В.П. Завьялова. Эпиграммы // Каллимах и его гимны

На протяжении всей жизни Каллимах писал эпиграммы. Именно в этом жанре, таком же древнем и традиционном, как эпос, отличавшемся самым широким разнообразием тем, Каллимах последовательнее, чем в каком-либо другом, мог реализовать свое мастерство, любовь к небольшим, изящным и отточенным произведениям. Как было уже сказано выше, столетия спустя Марциал (IV, 23) называл Каллимаха первым и главным поэтом в этом жанре.

До нас дошел достаточно большой сборник эпиграмм Каллимаха — 64 стихотворения. Можно предполагать, что они были собраны в отдельную книгу уже при жизни поэта или сразу после его смерти. Очевидно, из этого собрания в начале I в. н. э. Мелеагр из Гадары (ок. 140–70 гг. до н. э.), сам крупнейший поэт-эпиграммист, выбрал и поместил в свой сборник, названный им «Венок», некоторое количество эпиграмм александрийца. Среди других сорока семи авторов, творчество которых Мелеагр сравнивал с каким-либо цветком (почему, как известно, и весь сборник назван «Венок»), эпиграммы Каллимаха получили сравнение со «сладостным миртом», к запаху которого примешан запах и вкус «терпкого меда».

Об эпиграммах Каллимаха упоминает Афиней (Athen, XV, 669 В), когда речь заходит о кинике Теодоре; эпиграммы пересказывал, как и другие произведения Каллимаха, Мариан (Suid. S. ν. Μαριανός); один из первых комментаторов Каллимаха — Архибий, как сообщает Суда (Suid. S. ν. Ἀρχίβιος), составил ἐξήγησιν эпиграмм; об эпиграммах Каллимаха пишет Плиний в письме к Антонину (Plin. epist. IV, 3, 3).

Собраний-антологий эпиграмм, начиная с мелеагровской, в античности было несколько, известны антологии Филиппа Фессалоникского (I в. н. э.), Агафия Схоластика (VI в. н. э.). Но ни одна из этих антологий в своем первоначальном виде до нас не дошла. Считается, что в X в. н. э. Константин Кефала, работавший с этими антологиями, на их основании составил свою, состоящую из пятнадцати книг. Собрание Константина Кефалы, получившее впоследствии название Палатинской антологии (поскольку оно было обнаружено в 1606 г. в гейдельбергской Палатинской библиотеке), содержало 23 эпиграммы Каллимаха. К собранию Кефалы в 1299 году Максим Плануд добавил еще 58 эпиграмм, выбрав их из Диогена Лаэртского, Гефестиона и других источников. Таким образом, прототипом всех современных изданий эпиграмм Каллимаха являются Па-латинская антология и антология Плануды, хотя не все эпиграммы в новое время были признаны каллимаховскими. Порядок эпиграмм — смешанный, каждый издатель группирует их по-своему.

По традиции все эпиграммы издают вместе с гимнами, хотя начиная с XVIII века в различные антологии включается то или иное число эпиграмм Каллимаха. В XVIII веке они вошли в издания: Р. Pertonius (1743 г.); F. Jacobs (Lipsiae, 1794 г.); в XIX веке: Н. Kynaston (London, 1880 г.) в XX в.: J. Geffcken (Heidelberg 1916 г.); Α. S. F. Gow - D. L. Page (Cambridge, 1965 г.); J. Clack (Pittsburg, Penn., 1982 г.); D. L. Page (Oxonii, 1975 r.).

Древние не связывали с эпиграммой того представления, которое в настоящее время имеем мы об этом жанре; греческая эпиграмма практически никогда не заканчивалась чем-то острым и неожиданным, условия жанра были полностью соблюдены, если предмет изображения был выражен с изяществом и точностью. Греческая эпиграмма, появление которой связывается с распространением первой алфавитной письменности в конце IX — начале VIII в. до н. э., пройдя длительный путь развития, в эпоху эллинизма превращается в своего рода лирическую поэзию, охватывающую все стороны общественной и частной жизни. Изначальная краткость, лаконичность эпиграмм теперь приобретает небывалую пестроту формы: эпиграммы пишут гекзаметрические (это традиция), элегическим дистихом, ямбом, трохеем и т. д. (ср., например, эпиграмму Феокрита на статую драматурга Эпихарма). Нередко эпиграмма приобретала диалогичесую форму (ср. эпиграмму Каллимаха «Эпитафия Хариданту» или эпиграмму Посидиппа «Случай Лисиппа» и др.).

Эпиграмматическая поэзия эпохи эллинизма представлена большим числом авторов; наряду с Каллимахом крупнейшими представителями этого жанра были Асклепиад, Гедил, Посидипп, Леонид Тарентский. Сравнительно небольшое число эпиграмм сохранилось из литературного наследия Александра Этолийского, Феокрита, Арата, Гегесиппа, Евфориона и др.

Основная заслуга создания эпиграмм как особого эллинистического жанра, «в котором закрепилась своеобразная локальная и темпоральная реальность пиршественного бытия» принадлежит Асклепиаду Самосскому (первая половина III в. до н. э.) Он жил на несколько десятилетий раньше Каллимаха, принадлежал к старшему поколению эллинистических поэтов, был близок к Филету и его косскому кружку. Из его произведений сохранилось около 40 эпиграмм, свыше тридцати из них признаются теперь авторскими; Мелеагр в свое собрание включил 26 его эпиграмм, остальные эпиграммы были добавлены из других источников. Главная тема для Асклепиада — любовь и наслаждение жизнью, излюбленные мотивы — гетеры, шаловливые Эроты, юные, влюбленные поэты, застольные темы.

В каждой эпиграмме поэт стремился зафиксировать конкретную ситуацию, момент, почти каждая из его эпиграмм — яркая, жизненная картинка, облеченная в чеканную поэтическую форму. Сюжетами своих стихов, созданными образами (например, крылатый бог любви Эрот с колчаном и луком) Асклепиад оказал большое влияние на последующее развитие эпиграммы; его именем называется определенный стихотворный размер. Но главное, в поэзии Асклепиада, как пишет Н. А. Чистякова, совершенно явственно происходит размежевание человеческого и божественного миров и, как следствие, снижение образов богов, а с переоценкой недавних духовных ценностей — нарушение гармонии художественного сознания, которое «эллинистический человек компенсировал... иронией и даже дискредитацией всего того, что связывалось с этими богами и фиксировалось в традиции». Этот вывод, подтверждаемый эпиграмматическим творчеством Асклепиада, а также близких к нему Посидиппа и Гедила, важен для понимания художественно-эстетических ценностей той среды, в которой Каллимах прославился не только как поэт-элегик, но и как эпиграмматист.

Близость литературного творчества Каллимаха с известными эпиграмматистами III в. до н. э. Гедилом и Посидиппом подтверждается общностью тематики: все трое посвящают, например, эпиграммы в честь храма Афродиты на полуострове Зефирии (северная Африка), где с 70-х годов Ш в. до н. э. богиня почиталась под именем Арсинои Зефириты, (в честь Арсинои II, сестры и жены Птолемея II). Откровеннее других пишет Посидипп (пер. Л. Блуменау):

В храм Филадельфовой славной жены Арсинои-Киприды
Морем и сушей нести жертвы спешите свои.

У Гедила в эпиграмме «Ктесибий» прославляется рог для вина, изобретенный Ктесибием, и посвященный в этот храм. Для Каллимаха в эпиграмме «Дар девушки» «обомшелый моллюск», «ракушка» — приношение некоей девушки Селены в «святилище новое» Киприды — прекрасный повод, чтобы вспомнить и Арго, и город на Кеосе — Иулиду, и богиню Галену. Само приношение — «забава смешная» — ничтожно, даже гальциона вить гнезда в нем не стала, но богатая фантазия поэта с известной долей иронии и насмешки, опоэтизировала даже этот бедный дар, как будто поэт решал своеобразную поэтическую задачу: чем ничтожнее предмет, тем пышнее его описание.

Как в любом другом греческом жанре,« поэты-эпиграмматисты заимствуют друг у друга темы и сюжеты, — пишет Н. А. Чистякова, — они предаются увлекательной игре, в которой каждый из них старается по-разному описать одно и то же, расцветив ситуацию новыми тонами и подробностями, внеся нечто оригинальное, свое». Разные варианты эпиграмм, например, посвященных Тимону-мизантропу, встречаются у Калли-маха и эпиграмматиста в III до н. э. Гегесиппа. Каллимах (пер. Л. Блуменау):

Тимон, ты умер, — что ж лучше тебе или хуже в Аиде?
— Хуже: Аид ведь больше людьми населен.

или:

Не говори мне «привет». Злое сердце, ступай себе мимо.
Лучший привет для меня, коль не приблизишься ты.

Гегесипп (пер. Л. Блуменау):

Сплошь окружают могилу волчец и колючий терновник, —
Ноги изранишь себе, если приблизишься к ней.
Я обитаю в ней, Тимон, людей ненавистник. Уйди же!
Сколько угодно кляни, жалуйся — только уйди.

Считается, что самым одаренным среди поэтов-эпиграмматистов, современников Каллимаха, был Леонид Тарентпский (300-270 гг. до н. э.). До нас дошли почти 100 его эпиграмм. Леонид — представитель совсем другого направления, нежели Асклепиад и поэты его круга. Эпиграммы Леонида посвящены жизни и труду людей социальных низов (сам поэт рано покинул родину — южноиталийский город Тарент и вел жизнь странствующего поэта-бедняка). Героями эпиграмм Леонида становятся пастухи, ремесленники, рыбаки, охотники, земледельцы. При этом описание трудной и безрадостной жизни бедняков Леонид облекает в торжественный стиль, пишет вычурным языком, что роднит его творчество с ученой александрийской поэзией.

Но даже на фоне столь блистательных имен эпиграммы Каллимаха отличаются особой авторской интонацией. Эпиграмма скорее всего могла привлечь Каллимаха тем, что, окончательно оторвавшись от предмета, от надписи (посвятительной, ритуальной или какой-либо другой), она превратилась в книжную поэтическую миниатюру, дававшую самые широкие возможности для самовыражения, передачи личного настроения и т. д. Недаром еще Андре Шенье писал по поводу каллимаховских эпиграмм: «Я видел уже давно, что многие из его эпиграмм — фрагменты элегий».

В каллимаховских эпиграммах не только ощущается присутствие автора, авторское отношение; в них он делает еще более решительный шаг, по сравнению с Асклепиадом и другими современными эпиграмматистами, в сторону личностной, индивидуальной поэзии. Если в эпитафии отцу, автоэпитафии поэт намеренно старается быть отстраненным, не выходить за рамки жанрового канона, не дать волю личному чувству, то в эпиграммах, посвященных земляку Феэтету, на поэму Арата, а особенно на смерть друга Гераклита, личное отношение и личные переживания героя — реальная действительность самого Каллимаха. Весть о смерти галикарнасского друга заставила не просто пролить слезы скорби и жалости — с грустью он тут же вспомнил о вечерах, проведенных вместе, о дружеских беседах, о «соловьиных песнях» друга, которые, по его мнению, будут жить вечно. Впервые в эпиграмматической поэзии поэт подчеркивает в стихах свою реальную близость или знакомство с людьми, которым они посвящаются — нередко это будут его земляки из Кирены (ср. «Эпитафия Хариданту», «Эпитафия Басило», «Эпитафия Тимарху» и др.).

Как и большинство эпиграмматистов, Каллимах много и охотно пишет о любви (любовная тематика — одна из древнейших и постоянных составляющих этого жанра), но любовное чувство у Каллимаха ассоциируется не с шаловливым, беззаботным Эротом, как у Асклепиада или Леонида Тарентского («Я не обижу Эрота: он сладостен...»), для Каллимаха любовь — болезнь, страдания; любовь иссушает, глубоко ранит, приносит боль (пер. Ю. Голубца):

Рану глубокую гость скрывает... Смотри, как он дышит
Тяжко, как больно ему... Третью подносит кустам Чашу.
Как алчно он пьет — и вплетенный в зеленые стебли
Розы летят лепестки. Как он поник головой. О, как иссох он...

или

О, Клеоник фессалиец! Увы тебе — солнцем клянуся,
Не узнаю я тебя, жалкий, что сталось с тобою?
Кожа да кости остались одни. Неужто мой демон
Мучит? Иль жребий какой выпал тебе от богов?
А... понял я: тебя Евксифей похитил! Красавца
Как только ты увидал, сразу, несчастный, пропал.

(Ср. также эпиграммы: 1-11)

Каллимах, вслед за Асклепиадом, вводит в эпиграмму песнь перед закрытой дверью, входившую некогда в ритуал симпосиев, а теперь, в эпоху эллинизма, все чаще являющейся темой книжной эпиграммы (пер. Л. Блуменау):

Пусть и тебе так же спится, Конокион, как на холодном
Этом пороге ты спать здесь оставляешь меня!

Многочисленны и разнообразны у Каллимаха посвятительные эпиграммы, надписи на приношениях Деметре, Афродите, Артемиде, Асклепию, Диоскурам, Дионису, Музам, Илифии, Гераклу. Следуя канонам этого жанра, в посвятительных надписях нужно было назвать имя дарителя, его отца, происхождение; именование божества, сопровождающееся культовым эпитетом, обычно связывалось с просьбой дарителя. Надпись воспринималась «голосом» этого дара, который был принесен богу. Каллимах в своих посвятительных эпиграммах чаще оставляет главное: имя дарителя и имя того божества, которому что-то посвящается (пер. Ю. Шульца):

Здесь, Артемида, тебе эта статуя — дар Филареты.
Ты же, подарок приняв, деве защитницей будь!

Сама просьба, в зависимости от божества, кому совершается приношение, давно уже стандартизировалась: если это приношения Илифии, то непременно следует просьба о легких родах (ср. «Илифии — Ликонида»), если Асклепию — мольба о выздоровлении («Асклепию — Аксон») и т. д. Известный интерес представляет разнообразие посвятительных даров: медный петух (Диоскурам — Евенет), маска Диониса (Музам — Сим), повязка, факелы, тирс (Афродите — Симона), ветвь дуба (Дар Гераклу), десятина доходов (Деметре — Тимодем), двадцатифитильный светильник (мольба об исцелении), обомшелый моллюск (Дар девушки), солонка (Диоскурам — Евдеи) и т. д. Об эллинистической, скорее даже александрийской специфике говорят эпиграммы, посвященные Серапису и Исиде («Дар матери Ирины»; пер. Л. Блуменау):

Менит из Дикта в храме сложил свои доспехи
И молвил: «Вот, Серапис, тебе мой лук с колчаном.
Прими их в дар. А стрелы остались в гесперитах»

Древнейшими корнями эпиграмма восходит к эпитафии — надгробной надписи; теперь, в эпоху эллинизма, литературная, книжная эпитафия может сохранять лаконичность высеченной на камне надписи (пер. Ю. Шульца):

Немногословен был гость, и поэтому стих мой короток:
Сын Аристея Ферид, с Крита, достаточно слов.

Но гораздо чаще, с очевидностью обнаруживая свою книжность, литературность, эпитафия у Каллимаха становится пространной, фиксирующей, например, горе отца, потерявшего в один день и сына, и дочь; или горе мужа, внезапно овдовевшего, и т. д. (пер. Е. Свиясова):

Утром мы с Меланиппом прощались. А с солнца заходом
Девушке было невмочь на костер внести братнее тело.
Горе двойное вошло в дом Аристиппа отца. Горько
Кирена рыдала, и трудно было не плакать,
Видя такую семью, ставшей бездетной теперь.

Наряду с безымянными эпитафиями — утонувшему, жрице, безжалостной гетере, в большинстве эпитафий Каллимах называет имена умерших, в честь кого он сочиняет свои стихи. Печаль и жалость по поводу безвременной кончины этих людей — постоянный авторский рефрен: «Трудно было не плакать», «Вдовым оставшийся муж, как же ты должен скорбеть!», «С плачем сегодня тебя мы земле предаем», «Чувствуют жалость соседи» и т. д. Но нередко авторская ирония и насмешка окрашивает даже и такие печальные стихи, ставшие теперь книжной пародией, сатирической эпиграммой (пер. Ю. Шульца):

Пьяницу Эрасиксена винные чаши сгубили:
Выпил несмешанным он сразу две чаши вина.

Застольные эпиграммы, восходящие к пиршественным схолиям, традиционны для литературной эпиграммы; шутливые или серьезные тосты, пирующие друзья, розыгрыши, любовные шутки — обычные мотивы в эпиграммах этого рода. Для Каллимаха они — та художественная действительность, в которой он еще раз может показать себя мастером стилизации, учтя все нюансы этого жанра (пер. Ю. Голубца):

Снова налей и воскликни: «Мы пьем за Диокла!»
Заздравных Чаш в застолье моем знать Ахелой не хотел.
Юноша мил и красив, Ахелой, а кто не согласен —
Что ж, пускай я один буду знаток красоты!

Писал Каллимах также эпиграммы описательного и увещевательного характера, к ним можно отнести эпиграмму «Совет перед женитьбой» и др.

Для понимания литературной программы, основных художественных принципов всего поэтического творчества Каллимаха, безусловно, важнейшую роль играют эпиграммы, в которых он со всей четкостью и серьезностью говорит о своих приоритетах в поэзии. Как справедливо пишет Т. Г. Мальчукова, «если для Эсхила подвиг марафонского бойца несопоставим с сочинением трагедий, то для Каллимаха собственное поэтическое искусство, побеждающее зависть противников, равноценно воинским победам его деда-стратега («Эпитафия отцу») и потому достойно упоминания в надгробной надписи («Автоэпитафия »)».

Известнейшей из программных произведений поэта является эпиграмма «Кикликов стих ненавижу» (пер. Л. Блуменау):

Кикликов стих ненавижу, дорогой идти проторенной,
Где то туда, то сюда толпы бредут, не хочу.
То, что нравится многим, не мило мне; мутную воду
Пить не хочу из ручья, где ее черпают все.

Сюда же можно отнести эпиграмму «Состязание поэтов».

Конечно, эпиграмма для Каллимаха — древнейший жанр, традиции которого он хорошо знает, и мотивы, восходящие к Гиппонакту — эпиграмма «Бедность» («Пусто в моем кошельке, я знаю...»), или Архилоху («Снова налей и воскликни...» — «Тост в честь любви»), или любому другому древнему поэту, для Каллимаха обязательная жанровая условность, в рамках которой, пользуясь традиционным языком и традиционной поэтической техникой, он говорит о своем времени, о себе.