М. фон Альбрехт. История римской литературы. Вторая глава: II. поэзия. A. Эпос и драма. ЦЕЦИЛИЙ. Образ мыслей

Михаель фон Альбрехт. История римской литературы
От Андроника до Боэция и ее влияния на позднейшие эпохи
Перевод с немецкого А.И. Любжина
ГЛК, 2003. Том I. 

Примечания, библиографию, хронологическую таблицу,
список сокращений смотрите в печатном издании книги

Образ мыслей I Литературные размышления

Цецилий — насколько позволяют судить косвенные свидетельства — в своем творчестве руководствовался своим пониманием искусства и теоретическими соображениями. Кажется, он установил определенные правила для паллиаты: приближение к сюжету оригинала, запрет на контаминацию, требование, чтобы пьеса была «новой» (в то время как Плавт перерабатывал материал, уже обработанный Невием). Что касается интеллектуального обоснования своего творчества, он тоже расчищает путь для Теренция; к сожалению, скудный материал вряд ли позволяет нам сделать какие-либо утверждения, кроме этих, самых общих.

Образ мыслей II

Чеканные сентенции сообщают зрителям интеллектуальные завоевания эллинистической философии: «Живи, как можешь, поскольку ты не можешь, как хочешь» (соm. 173 G. = 177 R. vivas ut possis, quando non quis ut velis), «только захоти, и ты совершишь» (соm. 286 G. = 264 R. fac velis: perficies), «человек человеку — бог, если он знает свой долг» (соm. 283 G. = 264 R. homo homini deus est, si suum officium sciat; возможно, полемика против плавтовского Lupus est homo homini, Asin. 495 из Демофила). Менандровская фраза иногда возводится к стоической традиции, иногда к аристотелевской (ср. Guardi к данному месту); в ее основе лежит античное — функциональное — понятие божества («хранитель в жизни»). Это «гуманистическое» восприятие божественного хорошо согласовалось с деятельным римским жизнеощущением.

«Трагический» пафос, который умеет вызвать Цецилий, по обстоятельствам может получать даже и социальную мотивацию (165-168 G. = 169-172 R.): Парменон, раб Менедема, узнал, что дочь его хозяина, изнасилованная неизвестным лицом, родила ребенка; он оплакивает судьбу несчастного, у которого нет денег, чтобы скрыть свое несчастье. Цецилий сокращает прочувствованный текст Менандра и вводит в игру контраст: «Особенно несчастлив человек, который, будучи бедняком, растит детей, так что и они живут в бедности; кто лишен благополучия и богатства, тот открыт для всех ударов; но у богатого его клика легко скрывает дурную славу». Речь Цецилия жестче, в ней внятнее обвинительный тон, чем у Менандра; в последней строке выступают наружу римские понятия (factio, «шайка»).