Жорж Пуассон. Поэт в 17 году

Под псевдонимом Жорж Пуассон разрешил издать
свои тексты живущий во Франции и пишущий по-русски автор,
в течение 30 лет бывший гражданином Советского Союза. 

«Рассказ с комментариями» — так определяется автором
жанр его прозы — посвящен нескольким дням весны,
лета и осени 1917 года. 

«Комментарии» брежневского времени
дают повествованию большое дыхание и перспективу 
примерно 60-ти лет существования рассказчика
при советской власти

Содержание

1. Прибытие

2. Разговоры

3. Интермедия

4. Пир

5. Вечер того же дня

6. На следующий день

7. Расставания

Комментарии

Стихи

Теперь, когда я начинаю писать своего «Поэта в 17 году», мне очень хочется двух прямо противоположных вещей. С одной стороны, я боюсь и не хочу погрузиться в воспоминания и потому стремлюсь к некой повествовательной отстраненности, что и привело в тому началу, какое мой несуществующий читатель, возможно, когда-нибудь и прочтет. Мне всегда чрезвычайно нравилась эта обстоятельность настоящих романистов и их умение крупными мазками дать эпоху и в то же время провести необходимую детализацию при живописании героев. Это высокая художественность описаний со стороны, признаюсь, всегда меня привлекала, и от повествовательной прозы я всегда этого жду. Но чем полнее сбывались мои такого рода ожидания при чтении той или иной прозы, тем быстрее я одергивал свое одобрительное приятие такой манеры неизбежно возникавшим — не у меня, как известно, одного — вопросом: а откуда ж ты, государь мой, дорогой автор, все эти внутренние переживания героя знаешь, какими такими путями ты в его душу залез и на чем это твоя уверенность основана?

Нет, дело здесь совсем не в моем формализме и непонимании условности всякого писательства, неизбежной искусственности всякой авторской позиции, причем тем большей, чем выше искусство сочинителя. Вспомнить хоть Достоевского в «Бесах», который всякий раз тщательно следит за тем, чтоб правдоподобно показать, откуда ему, хроникеру, известен тот или иной эпизод. Но по тем же «Бесам» сужу и о том, что иной раз эта его позиция автору прямо-таки и мешает, поскольку никак нельзя объяснить, откуда бы мог этот хроникер узнать мало того что иные детали и разговоры, а еще и мысли своих героев.

К тому же хочу заметить, что писать роман я и не собирался и все то, что уже написано выше, представляет собой мои приватные воспоминания о милых мне людях, может быть чуть расширенные за счет некоторых сведений, полученных позднее, а также неких предпо­ложений и выводов, к которым, описывая то время, я прихожу сейчас. Эпоху в целом я едва ли тогда представлял. Почти два года я жил у Варвары Степановны, дальней родственницы моей матери, скоропостижно скончавшейся в конце 14 года. Поскольку отец умер годом раньше, эти горестные события моей юности не способствовали формированию у меня некоего общего взгляда на эпоху. Я тяжело пережил смерть отца, но смерть матери была для меня совершенной трагедией. Оставшись на попечение родственников, которым было не до меня, я совсем уже начинал пропадать и, если бы не Варвара Степановна, не знаю, как сложилась бы моя дальнейшая судьба. Менее всего мне хотелось бы сейчас вспоминать о моей семье: во-первых, это не имеет никакого отношения к делу, во-вторых, я не могу вспомнить из моего благополучного детства ничего такого, что давало бы какие-то ключи к пониманию эпохи. Разве что сам факт этого благополучия проливает некоторый свет на жизнь тогдашней России...

Поэтому и не буду задним числом восстанавливать общую картину того времени, а попытаюсь без особенных затей представить события и беседы тех нескольких дней, о которых так часто вспоминаю и которые постепенно складываются у меня в некий законченный образ, хотя сами по себе и не составляют сколько-нибудь законченной истории.

Читайте также:

Ж. Пуассон. Пять стихотворений из «Поэта в 17 году»

Ж. Пуассон. Силлабические сонеты

Книги ГЛК