Ю.А. Шичалин. Академия при Аристотеле

Приехав в Афины, Аристотель, отец которого был связан с македонским царем Аминтой, вероятно, поначалу становится слушателем ритора Исократа, известного своими промакедонскими настроениями. Но очень скоро он переходит к Платону, оценив необыкновенные преимущества его школы и широту кругозора ее гениального схоларха.

Сам этот приход Аристотеля в школу со стороны был очень важен; оценив благоприятный для научных занятий духовный климат, общую творческую атмосферу созданной Платоном школы и активно включившись в школьную жизнь, Аристотель изначально был свободен в своей интеллектуальной ориентации и не был скован предрассудками, пристрастиями и предпочтениями, неизбежно возникшими в кружке адептов Платона за двадцать лет его существования.

В частности, он сразу отказывается от пренебрежительного отношения к риторике и стремится охватить все виды рефлектированной речи, сформулировав их специфику и установив соответствующие правила. Одно из первых сочинений, которое пишет гениальный молодой человек, вошедший в академический кружок, <Топика>. Аристотель начинает ее первую книгу (глава первая) с определения умозаключения и его видов; доказательства, или научного умозаключения в строгом смысле слова, исходящего из первых и истинных начал; диалектического, или непротиворечивого умозаключения, исходящего из правдоподобных положений; эристического умозаключения, исходящего из того, что кажется правдоподобным; и паралогизма, основанного на неистинных положениях той или иной частной науки. Исследование некоторых общих способов (тояо1) построения умозаключений, исходящих из вероятных, или правдоподобных, положений, Аристотель и называет топикой, или диалектикой. Определив в главе 2, в чем польза диалектики (а она полезна для упражнения, для устных бесед и для философских знаний), Аристотель в главе 3 <Топики> (101Ь5 слл.) замечает: «Мы будем вполне владеть этим способом исследования, когда мы им овладеем так же, как в искусстве красноречия, искусстве врачевания и подобных искусствах... Ведь не любым способом искусный в красноречии будет убеждать, а врачеватель — лечить, но только тогда, когда он ничего не упускает из возможного, мы скажем, что он в достаточной мере владеет своим искусством».

Аристотель явственно выполняет задачу, поставленную перед диалектикой Платоном. Однако его ориентация была для Платона безусловно шокирующей; в свое время в <Горгии> Платон назвал риторику сноровкой вроде поварского искусства или искусства макияжа, а в <Пармениде> постарался дать Аристотелю образец диалектического рассуждения о едином и многом. Для Аристотеля же очевидно, что риторические руководства, разрабатывавшиеся еще софистами, дают гораздо более эффективный тип анализа искусства рассуждать, нежели отдельные образцы рассуждений или благие пожелания, выдвигаемые по отношению к диалектике Платоном. Аристотель развивает эту традицию руководств () и вводит в обиход Академии сочинения, которые сам он называл ярауцатеих, а мы можем назвать более привычным для нас средневековым латинским термином трактат, т. е. дидактическое сочинение, систематически излагающее определенную,тему или круг тем.

В тот же период (366–355 гг. до н.э.), что и <Топика>, были написаны трактаты <Категории> и <Об истолковании>, где Аристотель специально рассматривает речь, ее виды, структуру и типы предикатов. Впоследствии Аристотель пишет трактаты о доказательном, или научном, силлогизме — <Аналитики>. Завершая <Софистические опровержения> (приложение к <Топике>), Аристотель отмечает, что тогда как искусство риторики, например, уже приобрело определенную полноту благодаря Тисию, Фрасимаху, Феодору, учение об умозаключениях он разрабатывает впервые, не имея в этом предшественников: «... мы не нашли ничего такого, что было бы сказано до нас, а должны были сами создать его с большой затратой времени и сил» (184Ы слл.).

У нас нет никаких оснований оспорить это абсолютное новаторство Аристотеля. Но мы должны обратить внимание на то, что условием самой возможности такого рода интеллектуальной деятельности была соответствующая атмосфера и общие установки, которые культивировались в Академии Платона. Так, Платон не был ни математиком, ни астрономом, но в его Академии — виднейшие представители этих наук: Евдокс Книдский, математик и астроном, которого во время второй поездки в Сицилию Платон оставил во главе Академии, — при нем Аристотель там и появился; астроном Гераклид Понтийский, математик Гермодор Сиракузский, геометр Менехм, ученик Евдокса, автор <Начал> Тевдий Магнесийский. По <Тимею> видно, до какой степени основательно Платон знакомился с предшествующими и современными медицинскими учениями, по второй части <Федра> можно судить, что и риторическая традиция была в поле его зрения.

Однако Платон — создатель философской школы, политический мыслитель и педагог — .никогда сам не занимался частными науками как таковыми. Более того, он никогда специально не разрабатывал и отдельные концепции, которые мы привыкли считать платоновскими.

В частности, специальная разработка концепции идей была гораздо интереснее для его учеников, нежели для самого Платона. Задавая ту или иную тему, предлагая определенную проблему, Платон активно включался в ее рассмотрение, о чем мы судим по тому же <Пармениду>. Но мироздание в целом, государство и человек как таковые занимали его в гораздо большей степени, нежели профессиональная разработка отдельных дисциплин, занятия которыми сам же Платон и провоцировал. И когда Аристотель так решительно и мощно откликнулся на эту провокацию, Платон оказался до известной степени обескуражен, следы чего носит его творчество в период после третьей сицилийской поездки. Конечно, Аристотель не мог заставить Платона отказаться от второго главного труда его жизни — <Законов>. Но, пытаясь развить ряд тем, непосредственно с этим связанных, Платон теперь ощущает необходимость найти некий надежный и верифицируемый метод их изложения.

Он не может завершить трилогию <Тимей>, <Критий>, <Гермократ> — последний диалог не написан вообще, второй — не завершен. Задумывая трилогию <Софист>, <Политик>, <Философ>, Платон находит метод диэрезы, или деления понятий и составления на этой основе определения сущностей. Например, софистическое искусство определяется так: творческое искусство делится на божественное и человеческое, человеческое — на создающее вещи и отображения, — отображения — на реальные и призрачные, призрачные — на создаваемые посредством орудий и подражания —, подражание — на умелое и мнимое, — мнимое — на наивное и притворное, притворное — на подражание перед толпой (таково ораторское искусство) и отдельным человеком (это и есть софистика). Отсюда определение софистики таково: творческое человеческое искусство, создающее призрачные отображения посредством мнимого притворного подражания перед отдельным человеком (Софист 267а–268Ь).

Но Аристотель расправляется с этим методом в <Аналитике Первой>: «Деление есть как бы бессильный силлогизм... то, что должно быть доказано, оно постулирует...» (1 31). Точно так же Аристотель ранее (в <Аналитике Второй>, III) отверг необходимость идей для рассуждения. Помимо этого Аристотель полемизирует с Платоном и другими платониками буквально по всем самым существенным вопросам, причем как в трактатах, так и в диалогах: <Об идеях>, <О риторике, или Грил>, <О поэтах>, <О философии>, <Евдем, или О душе> и др. Нои сама техника диалога у Аристотеля меняется: он вводит в число действующих лиц диалога современников. Аристотелю был чужд консервативный дух, заставлявший Академию оставаться в искусственных границах V века. В диалоге <Евдем> Аристотель описывает путешествие своего знакомца Евдема Кипрского в Македонию и его провидческий сон, часто главным действующим лицом диалога выступает он сам.

Аристотель специально разрабатывает, с одной стороны, этическую проблематику, а с другой — в качестве отдельной дисциплины — натурфилософскую: он пишет <Большую этику> и <Евдемову этику>, а также трактаты <Физика>, <О небе>, <О возникновении и уничтожении>, <Метеорологику>. Помимо этого он рассматривает «метафизическую» проблематику: наиболее общие и достоверные начала и причины, позволяющие нам понять существо познания и познать сущее. Это привычное для нас название <Метафизики> возникло после того, как издатель сочинений Аристотеля в 1 в. до н.э. Андроник Родосский поместил соответствующие тексты «вслед за физикой» (цета та (pWHKCt); сам же Аристотель (во второй главе первой книги <Метафизики>) считал соответствующую науку — первую философию — в каком-то смысле превосходящей человеческие возможности, наиболее божественной и потому наиболее драгоценной.

Именно Аристотель вводит в качестве обязательного элемента философского рассмотрения исторические экскурсы, — доксографическая традиция в собственном смысле слова возникает у него, хотя предпосылки для нее были созданы в Академии. В главе 14 первой книги <Топики> (105а33 слл.) Аристотель объясняет, как следует выбирать положения для тех самых диспутов, которые уже заняли столь важное место в школьной жизни Академии: «Следует... выбирать [положения] из сочинений, а записи делать о каждом роде отдельно, например о благе или о живом существе, причем о всяком благе, начиная с того, что оно есть. Следует также помещать рядом мнения отдельных [философов], например то, что говорил Эмпедокл: что существует четыре элемента тел, ведь можно выставлять в качестве тезиса высказывания известных [философов]».

Здесь же Аристотель производит разделение основных видов философских проблем, легшее в основу деления на этику, физику и логику, ставшего для европейской философии классическим: «...имеется три вида положений и проблем, а именно: одни положения, касающиеся нравственности, другие — природы, третьи — построенные на рассуждении» (105Ь20 слл.).

Таким образом, благодаря Аристотелю европейская философия в рамках платоновской школы приобретает ту дисциплинарную расчлененность, методическую разработанность и полноту, которые обеспечили в дальнейшем ее устойчивое школьное функционирование.

Однако для Платона все эти новости, внесенные Аристотелем в Академию, были за пределами его главных забот. В <Филебе> — сократическом диалоге, написанном Платоном в конце 50-х гг., — он последний раз непосредственно откликается на ход школьной полемики в Академии и выводит под именами Филеба и Протарха членов академического кружка Евдокса и Аристотеля. Но естественным образом сиюминутные заботы школьной жизни отходят от него все дальше, и его внимание все более сосредоточивается на <Законах>. И тем не менее, Платон успевает бросить взгляд на всю свою жизнь и в сжатой форме очертить свое понимание мира бытия и знания в <VII Письме>, которое представляет собой первый прекрасный памятник европейской автобиографической традиции и в то же время — яркое свидетельство рефлексии европейского философа par excellence.