Т.Л. Александрова «Евдокия Августа». Часть 4. Глава 12

.

Вопреки обыкновению, Пульхерия находилась в своей приемной комнате совсем одна. Как и Евдокия, одета она была в черные одежды, голову покрывал мафорий. Она сильно постарела, седые пряди выбивались из-под покрова, горбинка на носу сделалась заметнее, мужеподобность черт сразу бросалась в глаза. Фигура стала крепче, но не расползлась; заметно расширились плечи. В августе чувствовалась железная несокрушимость.

Пульхерия, в свою очередь, поразилась, что Евдокия по-прежнему выглядит если не молодой, то нестарой, и совершенно не утратила своего особого женственного изящества, невзирая на одежды скорби, тонкие морщинки на загорелом лице и заплаканные глаза. Удивительно было и то, что в своем смиренном обличье она все равно выглядела царицей. Неужто она, и правда, приехала из Иерусалима без охраны? Нет ли какого подвоха? Может быть, преданное ей войско уже готово ворваться на улицы города?

 Пульхерия предложила гостье сесть.

— Поздравляю с законным браком! — с еле заметной усмешкой начала Евдокия. — Наконец добилась своего?

— Это не то, что ты думаешь, — отрезала Пульхерия.

— Откуда тебе знать, что думаю я?

— Да, ты права, я не знаю твоих замыслов. Именно поэтому мне пришлось принести эту жертву. Но я не собираюсь обсуждать свое решение. Что тебе нужно в столице?

— Я приехала попрощаться с мужем, — ответила Евдокия.

— Сколько лет не вспоминала, а тут вспомнила… Тебе здесь нечего искать!

— Я не ищу, — младшая августа смело взглянула ей в глаза. —  Хотя думаю, что царицей должна быть не ты, а моя внучка Евдокия. Она уже почти достигла брачного возраста. Можно было выдать замуж ее, хотя бы номинально. Когда-то мы с Феодосием думали об этом. Он, очевидно, не смог тебе сказать. Но я полагаю, что она еще успеет занять этот трон.

— Твое мнение никому не интересно, — Пульхерия слегка скривила губы. — И хватит Евдокий на троне.

Евдокия ничего на это не ответила.

— Как это случилось? — спросила она, сразу переходя к главному. — Он ведь был неплохим наездником…

— Был когда-то… — Пульхерия нахмурилась. — Разучился от бездействия. Но это… несчастный случай. Взбесившийся жеребец выскочил наперерез, Феодосий не справился со своей лошадью и упал на спину.

Лицо Евдокии исказилось болью. Слезы брызнули из глаз. Она закрылась покрывалом и ничего не говорила, только плечи ее вздрагивали.

— Ты мне одно скажи, — наконец произнесла она, всхлипывая. — только одно, прошу тебя! Мне ничего от тебя не надо: я вернусь в Иерусалим и больше ты меня не увидишь…

— Что я должна тебе сообщить? — сухо спросила новая правительница.

— Скажи: он звал меня перед смертью?

Пульхерия опустила глаза и долго молчала, колеблясь и не зная, что сказать. В какой-то миг горькая усмешка тронула ее губы. Потом она еле слышно выдавила:

— Да…

Наверное, не стоило этого говорить… Но ладно, Бог с ней, пусть утешится! Лишь бы не посягала на большее.

Евдокия вновь не сразу смогла ответить. Она закрыла лицо ладонями и замерла.

— Почему ты не послала за мной? — наконец спросила она прерывающимся голосом.

— Ты и так явилась, как будто тебя звали! — угрюмо пробормотала Пульхерия.

— Но ведь ты этого не сделала, не так ли? — не отступала Евдокия.

— Послушай, Евдокия! — Пульхерия быстро взглянула на нее. — После падения он прожил всего два дня! Ты бы все равно не успела ни узнать, ни приехать!

— Откуда ты знаешь? — воскликнула младшая августа. — Может быть, Господь продлил бы его дни до моего возвращения?

Пульхерия облокотилась на поручень кресла и прикрыла глаза рукой. Неужто Евдокия о чем-то догадывается?

— Ты его не видела, поэтому не можешь понять… — в голосе Пульхерии тоже зазвучали слезы. — Это было страшно! Он не смог бы жить! Это хорошо, что он недолго мучился. Он был весь изломан. Лежал, раскинув руки, и хрипел.

— …Крестом… — задумчиво произнесла Евдокия.

— Что?!

— Руки крестом. Крестные муки! — Евдокия помолчала и вдруг спросила строго, как будто требуя отчета. —  Ты все время находилась при нем?

Пульхерия медленно покачала головой.

— Нет…

Зачем она так сказала? Надо было утверждать: да, да, да… Но эти помутневшие от плача глаза словно видят ее насквозь и вынуждают говорить то, что она не хочет!

— Но как же ты могла? — надрывно воскликнула Евдокия. — Как ты, сестра, оставила умирающего брата одного? Почему ты не разделила его боль?

Губы ее дрожали, по щекам текли слезы.

— Ты сама его оставила, и много лет назад, — с раздражением возразила Пульхерия. — А теперь меня обвиняешь? При нем неотлучно находились врачи. Он не был заброшен. За ним ухаживали те, кто умеет это делать. Я не умею. А просто сидеть около него мне не было никакого смысла.

После недолгого молчания она продолжила:

— Большую часть времени он оставался в беспамятстве. Ему было все равно, кто рядом.

— Не-ет, — протянула Евдокия, быстро замотав головой. — Ему не было все равно! Он звал меня! И ты должна была исполнить его волю. Ты должна была меня позвать!  Если бы ты все время находилось при нем, он дождался бы меня. Остальное было бы уже мое дело, не твое. Бог творит чудеса по вере. Может быть, Господь ждал от нас такой веры. А ты Ему сказала «нет».

— Феодосий у Бога, ему там лучше! — убежденно воскликнула Пульхерия, понимая, что надо как-то защищаться. —  Это в тебе твое эллинство не изжилось. Теперь он родился для вечной жизни. А ты просто не веришь в царство небесное. Для тебя оно все равно, что дом Аида, как это у вас называется. Ты пойми: на земле он уже не мог существовать. Его тело было мертво, он его не чувствовал.

— Мертво для греха… —  задумчиво произнесла Евдокия и продолжила с горечью. — Ты так говоришь, потому что согласилась на его смерть!

Пульхерия бросила на нее испуганный взор и долго не могла унять волнение. Она знает все! Или обмолвилась случайно? Еще немного и она спросит про Аспара и Ардавурия… Тогда ей отсюда не выйти!

— Послушай, Евдокия, — заговорила она наконец. — Вы с Феодосием правили государством много лет, но, видно, так и не поняли, что бывают времена, когда все личное отходит в сторону перед общим. Ты это даже как эллинка должна бы понимать. Мы сейчас живем под дамокловым мечом. В любой миг на нас могут двинуться полчища уннов и стереть столицу с лица земли. А ты спрашиваешь, почему я не забыла обо всем у постели брата.  Очевидно, ты бы так и сделала. И он поступал точно так же, когда нянчился с тобой, совершенно не по-мужски и забыв о долге правителя. Именно поэтому он и запутался в сетях Хрисафия, доверив ему больше, чем следовало. К сожалению, вы оба оказались неспособны отличить истину от лжи. Потому Господь и отнял у вас власть.

— Неправда, — Евдокия гордо подняла голову. — Ни уннам, ни кому другому столицу не захватить: она надежно укреплена стенами. И не только она, также и другие города. Мой муж был великим императором, потому что заложил основы великой империи, которая будет стоять века. Я, насколько могла, помогала ему в этом. И он был великим человеком, потому что умел любить. Он и твои выходки всю жизнь терпел не от слабости, а потому что любил тебя, — ты так и не поняла этого?

Пульхерия дико взглянула на нее и быстро пробормотала:

— Как хочешь, но если выбирать между смертью одного человека и гибелью всего народа, я выбираю первое.

— Да, — кивнула Евдокия с горестной усмешкой. — Этот выбор ты не первая делаешь. Были уже такие же народолюбцы. Все повторяется. А ты не поняла и того, почему у него руки оказались раскинуты крестообразно. У меня больше нет к тебе вопросов.

Она резко поднялась. Пульхерия осталась сидеть, опустив голову.

— Я тоже виновата, — вдруг проронила Евдокия, оглядываясь на нее. — Я должна была ехать, как только почувствовала, что нужна ему. Я тоже сказала Богу «нет».

И после этого направилась к выходу, твердой походкой, с высоко поднятой головой.

«Царица…» — невольно подумала Пульхерия.

Она, не отрываясь, смотрела вслед приемной дочери. Чего угодно ждала она от этой встречи, но не этого! В словах Евдокии, видимо, все же неосознанных, прозвучал обличающий голос ее собственной совести.

— Боже, что я наделала… — одними губами прошептала она.