С. В. Шервинский «Михаил Леонидович Лозинский»

Наша близость с Лозинским возникла в сравнительно молодые годы. Две-три случайные встречи нельзя назвать даже близким знакомством. Наши дальнейшие отношения, которые я считаю себя вправе назвать дружбой, можно уподобить распахнувшемуся окну. Наступил период, когда мы с Лозинским дышали общим воздухом, одной творческой атмосферой, и это общение, изменяясь внешне, сохранило нам драгоценную теплоту, которая до сих пор так жива в моей душе. Нас когда-то, не упомню когда и где, познакомил наш тогда еще совсем молодой друг Андрей Венедиктович Федоров. Я знал о Лозинском довольно много, но более понаслышке. Лозинский в послереволюционные годы уже успел утвердиться как мэтр поэтического перевода, а я, будучи лишь на несколько лет моложе, продолжал испытывать к нему естественное почтение младшего к старшему.

Когда Михаил Леонидович опубликовал свою раннюю теоретическую работу «Искусство стихотворного перевода», ее тезисы стали руководящими для наиболее прогрессивной группы русских поэтов-переводчиков. Положения эти целеустремленно прокладывали дорогу, во многом развивая и укрепляя основные точки зрения Жуковского и в дальнейшем Фета, определяли значительный подъем этого искусства не только теоретически, но и практически.

В то время обе наши столицы продолжали жить литературно в некоторой разобщенности. Постепенно обозначились некоторые как профессиональные, так и вкусовые различия. Эти различия были в большей степени вкусовые, чем теоретические. В плане моего личного становления должен отметить, что я всегда был более практиком перевода, чем его теоретиком. Короче говоря, Лозинский и я были по-разному воспитаны, я не принимал участия в известном кружке по художественному переводу, созданном Лозинским, а если в 20-х годах я принимал деятельное участие в создании «школы стиховедения» в Москве при ближайшем участии Валерия Брюсова, то эта работа делалась вполне независимо от того, что обсуждалось и утверждалось в Ленинграде.

Тогда одно обстоятельство могло оказаться поводом для близкого творческого общения нас обоих. В издательстве «Всемирная литература», возглавляемом М. Горьким, возникла мысль о русском переводе «Божественной комедии» Данте. Редакция до известной степени робела перед ответственностью этого грандиозного замысла и решила предложить выполнить перевод трем поэтам, соответственно с трехчастностью поэмы: «Ад» был предложен Лозинскому, «Чистилище» — мне и «Рай» — С. Соловьеву. После некоторого, впрочем, короткого размышления, я счел своим долгом от этого лестного предложения отказаться. На это у меня были два основания. Во-первых, я не чувствовал себя достаточно подготовленным для этой работы, поскольку никогда специально поэзией Данте не занимался и, следовательно, должен был бы решиться пожертвовать целый ряд лет на труд, мною внутренне не подготовленный. Второе основание носило более принципиальный характер. Я полагал, как полагаю и сейчас, что «Божественная комедия» Данте представляет собою такое единство, что деление ее русского текста на три разные поэтические индивидуальности может нанести роковой ущерб результату предпринятого дела. Не знаю, какие основания руководили Сергеем Михайловичем Соловьевым, который тоже от этого предложения отказался. Лозинскому пришлось, к счастью для дела, оказаться в одиночестве перед лицом почти непосильного предприятия. Будущее показало, что решение судьбы было единственно правильным. Таким образом, Лозинский начал и продолжал трудиться над Данте в той высокой изолированности, которая одна могла обеспечить поэту полноценную удачу.

Мне живо вспоминается, как, будучи приглашены в Армению для участия в одном из многочисленных торжеств, мы проводили вместе с  Михаилом Леонидовичем немало времени. Один характерный случай, как живой, встает в моей памяти. Мы с Михаилом Леонидовичем ездили вдвоем в селение Дарачичаг, где меня привлекали замечательные памятники средневекового зодчества. Михаил Леонидович, с большим вниманием всматриваясь в архитектурные памятники, показался мне тогда не слишком захваченным проблемами зодчества. Михаил Леонидович, как я наблюдал в дальнейшем, был целиком словесником, человеком литературы. В эту же поездку мы осматривали только что открытый курорт Арзни.

По дороге случился эпизод, который мне хочется вспомнить. Наша машина была неожиданно остановлена каким-то скоплением деревенского люда. Посреди толпы, на земле, сидела женщина, еще молодая, одетая в какие-то трудно определимые одеяния, на руках у нее лежала закутанная в тряпку девочка лет восьми. Женщина громко причитала и разливалась слезами, девочка исторгала из больной гортани хрипящие звуки затрудненных рыданий. Лицо девочки было красно, оно полыхало, видимо, в сильном жару. Кругом стоявшие люди тревожно переговаривались в бессильном желании помочь страдающей матери: в месте нашей остановки не было больницы, до Еревана еще было далеко, и рассчитывать на какую-либо удачу с перевозкой больного ребенка не было возможности. В естественном порыве, окружающие женщину селяне бросились к окнам нашей машины, перебивая друг друга не совсем понятными громкими восклицаниями. Дело было ясно: у девочки, по-видимому, был в разгаре дифтерит, спасти ее могла только немедленная госпитализация. Размышлять было некогда. Мы с Михаилом Леонидовичем, не перекинувшись двумя словами, забрали несчастных и быстро, насколько позволяла дорога, доставили до первой на окраине города больницы.

Этот эпизод так глубоко запал в мою память потому, что приоткрыл для меня еще неизвестные мне черты характера Михаила Леонидовича: в это время у Михаила Леонидовича уже развивалась неизлечимая акромегалия, и он постоянно был под врачебным наблюдением. Примечательно было, как этот больной и хрупкий человек, лишь внешне сохранявший обличье здорового богатыря, решительно не задумываясь, подвергал себя риску заразиться в тесной кабине. Впоследствии Михаил Леонидович в борьбе со своим хроническим заболеванием проявлял героическое терпение, сохраняя неизменно живое, человеческое сочувствие чужой беде.

В описываемый период наши отношения с Лозинским были еще эпизодическими, а постоянными и дружескими сделались уже по окончании войны.

Далее читайте в книге воспоминаний Сергея Васильевича Шервинского

Бессмертие. Из истории семьи Шервинских

Автор-составитель Е.С. Дружинина (Шервинская)

ГЛК, 2013