Д.В. Никулин. Метафизика и этика

СОДЕРЖАНИЕ

Введение

МЕТАФИЗИКА

Бытие и Благо
Основные категории
Созерцание и конструирование. Принцип verum factum
Число и величина
Разум. Структура познавательных способностей
Природа и искусство. Иерархия наук
Космос и вселенная
Материя

ЭТИКА

Теоретический и практический разум
Принцип verum factum и моральный закон
Воля и субъективность
Телеологическая и деонтологическая этика
Благо и долг
Добродетель и счастье
Зло и смерть
Свобода

П.П. Гайденко. Метафизика бытия и метафизика свободы

ВВЕДЕНИЕ

Книга эта посвящена анализу основоположений метафизики и этики в их сравнительно-историческом сопоставлении и представляет собой попытку выявить основания цельного типа миросозерцания, проявляющиеся в теоретической и практической философии. Обыкновенно гораздо скорее мы замечаем что, а не почему какого-либо явления или события, и тем не менее основания и первые принципы неизменно просвечивают сквозь ткань феноменального, присутствуя в нем в неявном, скрытом виде. Эти основоположения я пытался показать в их взаимосвязи, но для того, чтобы выявить сами эти основания, их надо как-то оттенить, то есть представить на фоне другого, дабы приостановить, пресечь автоматизм привычного взгляда, для чего нужно сравнение. Вообще современность, по-видимому, — эпоха сравнения, собирания смысла пред лицом иной культурной и исторической организации и традиции. Традиция же хотя и передается непосредственно, однако непосредственно не осознается, — к осознанию ее можно прийти через сопоставление традиции с ее другим. Для подобного сопоставления я выбрал две рубежные, поворотные эпохи европейской истории — IV—III вв. до н. э. (а отчасти также и поздней античности) и XVII—XVIII вв., одновременно являющие и катастрофу, глубокий кризис традиционных, доселе принимаемых представлений о мире, но также и высший взлет и расцвет, в ясной и законченной форме собирающие всё предыдущее развитие и вместе с тем осуществляющие прорыв к воплощению нового. Типологически обе эпохи во многом сходны между собой — это время оформления философии и науки (которые здесь всегда неразлучны: философия, по выражению Канта, всегда должна оставаться хранительницей науки"), осознающих себя, с одной стороны, как продолжающие традицию, с другой — как порывающие, совершающие открытия, стоящие при пороге нового мира и представляющие некие высшие ценности в движении Просвещения.

При сравнительном анализе, к сожалению, никогда не удается избежать упрощения и некоторой схематизации, поскольку эмпирическая действительность многообразна, а стоящее за ней просто и может быть выражено в нескольких основоположениях: надо знать не многое и сложное, но главное и простое. Разумеется, в пределах каждого периода мы сталкиваемся с крайним многообразием и пестротой мнений и взглядов, зачастую противоречащих друг другу- И тем не менее я полагаю возможным говорить об исторически оформленном типе миросозерцания как едином, чьи основоположения так или иначе всегда различимы в полифоническом звучании современных ему философских и научных учений, в произведениях искусства, в любом артефакте. При этом больше внимания в данной работе уделено принципиальному различию, нежели несомненному сходству двух эпох. Важно отметить, что две эти эпохи по-разному представляют приоритеты в стремлении к знанию: если в античности явно выражено первенство и превосходство теоретической философии над практической, то в Новое время практическая философия преобладает над теоретической. Поэтому можно, пожалуй, сказать, что античная философия — это мышление сущего, тогда как нововременная — претворение должного.

Между тем подобное исследование имеет и историческую размерность. История предполагает телеологический процесс развертывания разума. Историцизм же всегда идет рука об руку с релятивизмом, ибо что значит, что у разума есть история? Последовательное прохождение разумом ряда исторических воплощений или прекращений — или же смену рациональных парадигм, вполне самостоятельных и взаимно независимых? И кроме того, постоянно является соблазн все обнаруживаемые основоположения и закономерности объявлять только исторически оправдываемыми и лишь таким образом отбираемыми. Между тем, на историю можно смотреть и как на процесс воплощения самостоятельных идеальных телосов-целей. Именно поэтому я старался больше внимания уделять не самой стихии исторического, но держащим его как целое внеисторическим основаниям исторического типа миросозерцания.

Интерес к такого рода исследованию обуславливается также и тем, что современность в некоторых чертах весьма схожа с эпохой позднего эллинизма, чьи характерные приметы, с одной стороны, необыкновенное развитие жанра комментария, с другой — тяга к строгой систематичности, вопреки, казалось бы, господствующему плюралистическому дроблению мысли и эклектическому смешению всех прежде бывших стилей и эпох. Комментаторство — важный признак современной философии, осознающей себя неразрывно связанной с историей философии. Современная философия, подобно позднеэллинистической, строится прежде всего как примечания на полях к изначальным текстам — первым источникам мысли и рассуждения. Самобытный же текст примечании становится основой школы толкования и предметом дальнейшего комментирования и развития. Поэтому никакая современная философия не может игнорировать богатства предыдущей традиции, при этом, однако, не растворяясь в традиции и целиком с ней не отождествляясь, и в то же время — определяясь перед ее лицом, делая тщательный разбор доставшегося в наследство. Подобное самоопределение по отношению к прошлому есть очищение самого разума от случайных наслоений ради понимания самих оснований мышления и существования, необходимое для узрения чего-то простого и изначального, впоследствии запутанного и сбившегося.

Рассматриваемые эпохи роднит между собой также и то, что взлету философской и научной мысли сопутствует движение Просвещения (в античном варианте — софистика), подвергающее радикальному методическому сомнению все предшествующие социальные и научные установления, задаваясь более вопросом не что является истинным или нравственным, а почему оно таково. Изначальное стремление и пафос Просвещения — критической рефлексией высветить несправедливое и косное устроение, основанное на одной только традиции (общедоступной и запечатлевшей в себе след изначально простого, стертого, однако, до неразличимости), и выправить его уже на разумных основаниях — оборачивается в конечном итоге против себя самого, оказываясь саморазрушительным. Происходит это оттого, что критерий рациональной критики полагается в субъективном разуме, так что вся система идеальных целей-телосов оказывается отвергнутой, рассматриваемая как субъективно полагаемая и порождаемая, в конечном итоге — случайная. Потому естественным следствием движения Просвещения — по сути дела, движения к внеисторической мудрости — является, напротив, самоисчерпание, самоотрицание субъективной негативности в релятивизме, этическом нигилизме без последующего ее восстановления. Впрочем, подобное саморазоблачение конечного разумения все же оставляет возможность для творческого воссоздания изначального в традиции, ее простого первичного прозрения, воспроизведенного в систематическом мышлении.

Для того же, чтобы разум мог обратиться к внеисто-рическим основаниям самого себя, нужно пройти через негативность критической рефлексии — ведь устройство человеческого духа таково, что он, по точному замечанию Г. Мора, гораздо лучше видит предмет своего мышления и следствия самого мышления, нежели первые его принципы и основания3. Как познающие, мы пребываем всегда в странной, двусмысленной ситуации: основания мышления и бытия всегда целокупно представлены здесь и сейчас, и однако мы неизбежно должны покидать первичное состояние простого пребывания и проходить через страдание негативного для того, чтобы вернуться к изначальному, лишь по видимости нетронутому, но в действительности просвещенному критической рефлексией, теперь уже отдавая себе отчет в основаниях мышления и бытия. В этом смысле мыслитель видит и понимает то, чем каждый, в сущности, уже обладает. В рефлексивном бытийном круге мышление, уходя, возвращается к себе, если только исходит не из рассудочно и воображаемо сконструированного, составленного подобия реальности, а из самой действительности, простой и всегда ближайшей мышлению, однако трудноразличимой. Это значит, что мышлению следует исходить из бытия, которое обладает свойством тотальности своего представления: простое, единое и несоставное, бытие притом таково, что в нем, точнее, в его отображении уже всегда потом, post factum, можно разглядеть, различить и уложить в единую связную и расчлененную систему всю совокупность норм, законов и свойств феноменального — индивидуальной психики, общества, природы. Возвращение же к тому, что всегда уже есть, одновременно является поэтому и самопознанием — быть может, наилучшим делом для человека.