Д.В. Никулин. Бытие и благо // Метафизика и этика

ИЗНАЧАЛЬНОЕ «УДИВЛЕНИЕ». БЫТИЕ

В основании всякой самой изощренной теории и самой утонченной культуры лежит некое изначальное простое видение, или удивление: мы видим, что нечто есть, но как это может быть — совершенно не понимаем. И философия, как поиск мудрости, начинается с подобного удивления. Удивление же предполагает сдержанность — стремление не все объяснить, но хотя бы что-то понять и исходить в дальнейших своих рассуждениях из этого простого понимания. Поэтому так важно это первоначальное удивительное есть, самим фактом своей явленности побуждающее разум выступить в путь познавания.

Подобным «ясным чудом» для античной философии выступает понимание того, что помимо мира текучих преходящих вещей есть нечто устойчивое и неизбывное, и все ее усилия сосредотачиваются на попытках выяснения того, как оно может быть и как его следует мыслить. С одной стороны, «все течет»: и вода, и камень, и человек, а с другой — в этом течении постоянно присутствует проблеск, явление неизменного и устойчивого, самотождественного, того, что всегда есть и, стало быть, вечно и не возникает. И вот, всегда изменчивое — это становление, а всегда неизменное — бытие, сущее.

С установления этого различия и начинается история греческой и европейской мысли. Что такое становление? Псевдоплатоновские «Определения» говорят о нем так: «Становление — движение к бытию». Значит, прежде всего, становление определяется из бытия, так что у него нет собственной сущности, оно пусто и ничтожно. Кроме того, оно никогда еще не есть, но только собирается быть, стремится быть, тянется к бытию, которое всегда уже есть. Это значит, что само бытие трансцендентно, запредельно возникновению, между тем и другим для греческой философии — непереходимая граница. Вместе с тем, никогда не достигая бытия, становление не может и прекратиться — весь бег, поток его, существуя только мнимо, как если бы, питается неиссякаемой силой и единством бытия. Будучи ничем (из сущего), становление всегда возникает и исчезает и при этом не может быть понято и определено. Строго говоря, его даже и невозможно квалифицировать как изменчивое, невозможно знать, поскольку оно ускользает и не может быть точно зафиксировано в мысли.

Античная философия стоит на том, что только бытие есть, устойчиво пребывает и только благодаря ему можно что-то точно знать. О текучем же, о том, что то существует, а то нет, постоянно меняется, как бы насмехаясь и уходя от пристального наблюдения разума, никакого знания, как подчеркивает Платон, нет и не может быть: о вещах становящихся можно иметь лишь более или менее правдоподобное, не вполне обоснованное мнение-доксу, не достигающее, впрочем, самой истины. Об истине говорит точное знание-эпистеме, которое, по убеждению Аристотеля, имеет дело с тем, что иначе быть не может, то есть обладает высшей степенью достоверности и конкретности, ибо представляет то, что есть «так и никак иначе», нечто concretum, сгусток явления истины. Точное знание направлено на бытие, а не на возникающее. Истина не может поэтому произвольно выбираться, порождаться, конструироваться. Истина не создается, а открывается, она — абсолютная данность. Истина — явление в знании, мышлении того, что есть, но не как видимого или мнимого и текучего, а как всегда пребывающего и мыслимого. При этом истина обладает такой незыблемостью и силой, что стоит ее помыслить, произнести, как ложь и мнимое оказываются совершенно бессильными, отменяющими самих себя: как говорит Софокл, «надежно ведь лишь истина стоит».

Подлинное знание поэтому говорит о ставшем и неизменном и само есть неизменное, необратимое и завершенное — то, что уже есть. Важнейшее основоположение греческой философии бытия — тезис о тождестве бытия и мышления: поскольку мыслящее мыслит равное себе, непреходящее, постольку оно есть, и поскольку есть, оно мыслит — не может не мыслить. Только бытие умопостигаемо: «мыслить и быть — одно и то же». Бытие — то, что есть само по себе, а по причастности ему существует все остальное: мир преходящих вещей и событий. Кроме того, бытие определяется из самого себя, а все другое — из него: у становления, текучего и временного, нет своей причины и своего начала, которое оно находит только в бытии, неуничтожимом и вечном.

Вот что можно сказать о бытии, и вот что говорит о нем философия античная, в частности Парменид, вдохновенный певец бытия: во-первых, бытие есть, не как «есть» чего-то другого, то есть не как предикат какого-то субъекта (ибо «быть» и «быть чем-то» — вещи разные), но просто «есть». В этом смысле бытие являет некую неразложимую данность, не выводимую, не дедуцируемую из ее понятия, то есть существует прежде всех возможных разделений и дистинкций. Поэтому, во-вторых, бытие цельно, то есть просто. В-третьих, оно едино, противостоит текучей множественности. Кроме того, бытие, в-четвертых, познаваемо (только оно, в сущности, и познаваемо), то есть мыслимо и причастно истине. В-пятых (5), бытие совершенно. Бытие есть прекрасная чистая мыслимая форма (6), определяющая неоформленное и преходящее. Бытие также неизменно (7), то есть не возникает, но всегда уже есть, стоит в единомгновенном просвете вечности вне текучей длительности, трансцендентное (8) миру становления (но не самому разуму). Кроме того, бытие самосуще (9), то есть не имеет никакого иного бытия как своего начала. Оно необходимо (10), в том смысле, что не может не быть; наконец, бытие — ставшее (11) и тождественное (12).

Между тем, философия Нового времени существенно расходится с античной в том, что если античность строго и последовательно разделяет бытие и становление, проводя между ними водораздел, то Новое время зачастую соединяет их неразрывно, видя бытие в одном только становлении, в преходящем и возникающем. Становление, небытие входит в философию, в науку, в общественное устройство под личиной бытия, что делает возможным ставить и решать новые важные задачи, невозможные и потому отвергаемые философией античной, однако при этом запутывает нечто простое и ясное, неразличимое более в потоке становления. Философская позиция бытия сменяется, по известной формуле Э. Блоха, философией «еще не бытия», становления. «Тоска по бытию» явственно звучит во всей современной философии, начиная с Хайдеггера, стремящейся в вычурности форм мысли и языка обрести невозвратно утерянное, точку опоры, твердую основу в независящем от нас, но таком, от чего сами мы зависим всецело. Проблема здесь, конечно, та же, что и для греческой философии бытия: если утихомирить ненужные стремления в самом себе и пристально и неспешно вглядеться, то можно обнаружить в себе нечто большее, чем мы сами, не являющееся, однако, нами самими, нашей собственной субъективностью, — как тогда с этим жить?

О книге: Д.В. Никулин. Метафизика и этика

Книги ГЛК