В. Йегер. Сократ // Пайдейа. Т 2

Из книги:

В. Йегер. Пайдейа. Воспитание античного грека. Т. II

Перевод с немецкого М.Н. Ботвинника
Научный редактор И.А. Макаров

Образ Сократа вошел в историю навечно; он стал символом. Лишь немногие реальные черты афинского гражданина, родившегося в 469 г. до н. э. и казненного в 399 г., сохранились в памяти потомков к тому времени, когда Сократ был провозглашен «бессмертным представителем» человеческого рода. В рассказах о нем отразились не столько черты и реальная жизнь Сократа и его учение (если такое действительно существовало), сколько казнь, которую он претерпел за те убеждения, ради которых жил. Последующая христианская эпоха провозгласила Сократа дохристианским мучеником.

Великий гуманист эпохи Реформации Эразм Роттердамский смело причислил его к лику святых, воскликнув: Sancte Socrates, ога рго nobis («Святой Сократ! Молись за нас»). В этой мольбе (правда, еще в церковно-средневековой форме) проявился дух нового времени, зародившийся в эпоху Ренессанса.

В средние века имя Сократа было известно только благодаря Аристотелю и Цицерону.

С наступлением Ренессанса авторитет Сократа неожиданно быстро возрос, в то время как авторитет «короля схоластики» Аристотеля стал падать. Сократа стали считать лидером современного просветительства и философии, апостолом нравственной свободы, которая не была связана ни с догмами, ни с традициями, но, твердо стоя на собственных ногах, повиновалась только внутреннему голосу совести. Сократ стал предтечей новой «земной религии», которая провозгласила, что блаженства можно достичь еще в этой жизни, — не благодаря небесной милости, а с помощью внутренней силы, основанной на неустанном стремлении к совершенствованию своей природы. Однако эти слова не способны выразить всего значения учения Сократа для периода, наступившего после средних веков. Без упоминания Сократа не излагалась ни одна новая нравственная или религиозная идея, ни одно новое духовное движение не зарождалось без ссылки на него. Второе рождение Сократа связано не столько с ростом научного интереса к нему, сколько с энтузиазмом читателей, восхищенных его личностью и характером, каким он представал из вновь открытых греческих источников и, прежде всего, из книг Ксенофонта.

Однако нет ничего более ошибочного, чем представление, что все эти попытки обосновать, опираясь на Сократа, новый посюсторонний «гуманизм» в той же мере были направлены против христианства, в какой аристотелевская философия в течение средневековья была поставлена на службу укрепления его основ. Напротив, теперь снова на долю языческого философа выпала задача создания новой культуры, в которой непреходящие ценности религии Иисуса должны были соединиться с греческим идеалом человека. Это было вызвано самой сутью нового взгляда, связанного с ростом доверия к человеческому разуму и благоговением перед вновь открытыми законами природы. Разум и природа были ведущими принципами античной цивилизации. Христианство также стремилось проникнуться этими принципами, но продолжало при этом делать то же самое, что оно делало начиная с первых веков своего распространения. Каждая новая христианская эпоха по-своему перерабатывала античные представления о человеке и Боге. Перед греческой философией все время стояла задача, используя отгоченные методы абстрактного мышления, отстаивать права «разума» и «природы» в духовной жизни, другими словами — выступать в качестве «разумной», или «естественной», теологии.

Когда Реформация впервые попыталась с полной серьезностью вернуться к «чистому» Евангелию, то за этим, естественно, последовал ответный удар, характерный для эпохи Просвещения, — возникновение культа Сократа. Этот культ не стремился вытеснить христианство: он только придал ему силы, казавшиеся в то время необходимыми. Даже пиетизм, этот бурный протест чистого христианского чувства, направленный против слишком сухой рациональной теологии, обращался к Сократу, видя в нем человека, близкого по духу. (равнение Сократа с Христом проводилось часто. Мы понимаем теперь значение такой попытки примирения с помощью греческой философии христианской религии и «естественного человека». Бесспорно, что для такого примирения немало сделало преклонение перед античной культурой, в которой центральной фигурой был Сократ.

Однако в наши дни афинскому мудрецу, с самого начала Нового времени пользовавшемуся непререкаемым авторитетом как anima naturaliter Christiana (душа, христианская по природе), пришлось дорого заплатить за свое прошлое громадное влияние. Это произошло тогда, когда Фридрих Ницше, отказавшись от христианской идеологии, возвестил о явлении сверхчеловека. Сократ, который, казалось, был в течение столетий неразрывно связан с христианским дуалистическим жизненным идеалом, предполагающим раздельное существование души и тела, неизбежно должен был утратить свой авторитет.

Ненависть, которую Ницше испытывал к Сократу, возродила в новой форме и старую ненависть, которую Эразм и другие гуманисты питали к представлениям схоластиков. Не Аристотель, а Сократ, по мнению Ницше, был воплощением интеллектуального окостенения, которое в течение почти половины тысячелетия не давало развиваться европейскому духу, и которое он (истинный ученик Шопенгауэра) усмотрел в теологических формах немецкой идеалистической школы. Такая оценка Сократа во многом определялась характеристикой афинского философа в прославленной «Истории греческой философии» Эдуарда Целлера, в свою очередь восходившей к Гегелю, считавшему, что причиной диалектического процесса, приведшего к возникновению Западной цивилизации, был конфликт между античными и христианскими идеалами. Новый гуманизм выступал против этой авторитетной традиции. Ему принадлежит честь открытия «досократовской» греческой философии, которой стали заниматься только благодаря этому наметившемуся духовному сдвигу «Досократовское» на деле означало «дофилософское».

Для Ницше и его последователей мыслители архаической эпохи сливались с великими поэтами и музыкантами того времени и все вместе являли картину «трагического столетия» Греции. В то время, по мнению Ницше, чудесным образом были уравновешены «дионисийские» и «аполлоновские» элементы мировоззрения, как раз то, что он сам и проповедовал. Тело и душа представляли единое целое. В это время прославленная эллинская гармония (которую впоследствии так плоско и бездарно понимали потомки) была подобна зеркальной поверхности незамутненной воды, под которой скрывается опасность непостижимой глубины. Но когда Сократ провозгласил победу рационального начала, он разрушил эти существовавшие связи: аполлоновское начало перевесило иррациональный дионисийский элемент и тем самым разрушило гармонию. Таким образом — по мнению Ницше — Сократ внес в трагическое мировоззрение архаической Греции прописную мораль и интеллектуализм. Всяческие морализаторские, идеалистические и спиритуалистические тенденции, которые привели впоследствии к исчезновению духовной энергии греков, также могут быть поставлены в вину Сократу. Хотя с христианской точки зрения Сократ представлялся человеком максимально «близким к природе», — по мнению Ницше, он удалил из греческой жизни все «естественное», заменив его «противоестественным».

Таким образом Сократ был свергнут с предназначенного ему почетного (хотя и не первенствующего) места, которое ему отводила идеалистическая философия XIX века, и вновь втянут в водоворот современной борьбы взглядов. Он снова стал символом, как это уже не раз бывало в XVII и XVIII столетии, но теперь — отрицательным, символом и мерой упадка.

Благодаря тому, что Сократу была оказана честь этой великой вражды, борьба за его истинный образ стала неслыханно напряженной. Отвлекаясь от вопроса о справедливости этих страстных обвинений, мы видим в борьбе, которую вел Ницше, первый признак того, что силы Сократа еще не иссякли и что современный сверхчеловек, сталкиваясь с ним, чувствует, что его внутренняя уверенность поколеблена. Впрочем, в данном случае вряд ли может идти речь о новом образе Сократа. В наши дни, когда исторический подход к любому явлению кажется необходимым, нельзя рассматривать какую бы то ни было историческую личность в отрыве от времени и окружения, в котором она жила. Никто кроме Сократа не вправе требовать с большим основанием, чтобы его деятельность истолковывалась исходя из конкретных обстоятельств его жизни: ведь он не оставил потомкам ни единой строчки, будучи целиком погружен во вставшие перед ним повседневные задачи. Ницше в своей беспощадной борьбе против крайнего рационализма современной жизни не обнаружил ни желания, ни интереса к тому, чтобы попытаться понять духовные трудности той эпохи. (Выше мы описали ее состояние как «кризис афинского духа»). Именно на эту переходную эпоху пришлась жизнь Сократа. Но даже если рассматривать проблему личности Сократа на фоне событий его времени, это все-таки не исключает возможности неправильного понимания. Судить об этом можно по тому множеству портретов Сократа, которые были созданы в новейшее время. Ни в одном вопросе, связанном с историей античной культуры, разброс мнений не был столь велик. Поэтому и нам следует начать изложение нашей точки зрения с изложения элементарных фактов.

Фотоальбом «Античные философы в искусстве: Сократ»

См. также:

В. Йегер. Великие воспитатели и система воспитания. Четвертый век  // Пайдейя. Т. II

В. Йегер. Драма Эсхила // Пайдейя. Т. I. Кн. 2

Книги ГЛК