В. Йегер. Великие воспитатели и система воспитания. Четвертый век // Пайдейа. Т 2

Из книги:

В. Йегер. Пайдейа. Воспитание античного грека. Т. II

Перевод с немецкого М.Н. Ботвинника
Научный редактор И.А. Макаров

Столетие наивысшего расцвета Афинского государства трагически закончилось падением Афин (404 г. до н. э.), завершившим длившуюся почти 30 лет войну между греческими полисами. Перикловские Афины были самым замечательным государственным образованием на территории Греции. Сперва казалось, что этому государству предназначено быть наилучшим на земле уголком в течение всего периода существования и развития греческой культуры. Прославление Афин мы встречаем в «Надгробной речи» Перикла, написанной Фукидидом вскоре после окончания войны. В этой речи сквозят воспоминания о кратком, достойном греческого гения периоде, когда в искусно построенной государственной жизни еще существовало полное равновесие между властью и высокой культурой граждан. Когда Фукидид писал эти страницы, он уже пришел к парадоксальному историческому выводу, который все его поколение вынуждено было признать: даже самая прочная власть носит преходящий характер, и лишь хрупкие на вид цветы человеческой мысли не увядают никогда. Побежденные афиняне оказались отброшенными назад— в эпоху, когда до победы над персами греческие государства жили еще изолированно друг от друга. Роль Афин как ведущей силы в борьбе с персами дала им право претендовать в будущем на руководство греками. Они были уже близки к цели, когда все развалилось.

Внезапное падение Афин потрясло весь греческий мир: возник невосполнимый вакуум. Размышления и споры о причинах политических злоключений Афин длились все последующее время, пока слава этого государства продолжала жить среди греков.

С самого начала греческая культура была неотделима от жизни полиса. Но нигде эта связь не была такой тесной, как в Афинах. Поэтому влияние катастрофы, постигшей государство, не могло ограничиться только политической областью. Она не могла не отразиться на моральных и религиозных основах человеческого существования. Только путем восстановления этих основ должно было пойти оздоровление общественной жизни, если оно вообще было возможно. Эта мысль содержится как в сочинениях философов, так и в повседневных разговорах и размышлениях афинских жителей.

Таким образом, IV век превратился в период попыток внутреннего и внешнего возрождения греческой культуры. Возникшая в связи с катастрофой трещина так глубоко расколола самый фундамент морали и религии, что сейчас, при взгляде издалека, кажется удивительным, как греки сумели сохранить веру в непреходящие ценности этого мира и свое оптимистическое мироощущение, позволявшее им верить, что они способны быстро создать у себя наилучшую жизнь и наилучшее государство. В эти годы страданий начался столь характерный для последующих столетий сдвиг интересов, переместившихся в область внутренней жизни. И все-таки задачи, которые ставили перед собой люди, даже такие, как Платон, были вполне реальны, пусть их решение в то время и не было возможно. В большей степени, хотя и в несколько ином смысле, это относится и к воззрениям практических государственных деятелей.

Поразительна та быстрота, с которой Афинское государство сумело оправиться от своего поражения, и то, каким образом оно нашло как духовные, так и материальные внутренние ресурсы для этого возрождения. Именно эти годы глубочайшего кризиса показали больше, чем какой-либо иной период в истории Афин, что истинная сила этого государства заключена в его духовном могуществе. Афинская культура стала путеводной звездой, светившей жителям в период возрождения государства; она не погасла и в годы крайнего унижения, привлекая к Афинам своей волшебной силой сердца людей, которые было отвернулись от них. На культурном превосходстве Афин основывалось право этого государства на существование, даже тогда, когда у него не было сил защищаться. Таким образом, и с политической точки зрения духовные сдвиги, происходившие в Афинах в первые десятилетия IV века, имели первостепенное значение.

Прав был Фукидид, когда, оглядываясь на эпоху Перикла — время наивысшего расцвета Афин, — считал истинной причиной афинского могущества духовное развитие общества. Афины и в IV веке оставались духовным центром Эллады (собственно, только теперь они и достигли этой ступени). Сейчас все их усилия сводились к решению задачи, поставленной перед новым поколением историей: требовалось восстановить государство и дать жизни народа прочную основу.

Уже в военное и предвоенное время изменившиеся условия направили основные духовные силы на разрешение задач, стоявших перед государством. Проповедь новых софистических теорий воспитания доказывает это. Литература, ораторское искусство, история неотвратимо включались в общий поток. Молодежь эпохи окончания войны была подготовлена страшным опытом ее последнего десятилетия к тому, чтобы все свои силы отдавать исключительно текущим нуждам. Однако чем меньше достойных задач ставило перед этой молодежью государство, тем она охотнее искала выход в духовной сфере.

Мы уже говорили, что в художественном и духовном развитии V века до н. э. постоянно усиливались воспитательные тенденции. Это коснулось и книг Фукидида, который сумел из политического развития целого столетия сделать поучительные выводы. Та же тенденция продолжалась и теперь, в период восстановления. Стремление воспитывать даже усилилось и стало необходимостью, обретая в эпоху всеобщих страданий невиданную глубину. Воспитательные и образовательные идеи выражают истинные духовные интересы следующего поколения. Четвертое столетие стало классическим веком в истории Пайдейи, если под этим понимать стремление к воспитанию и культуре. Не случайно расцвет Пайдейи приходится на такое богатое противоречиями столетие. Именно эта особенность больше всего отличает греков от других народов. Трезвое осознание духовного и морального крушения блестящей эпохи V века сделало греков способными ощутить значение воспитания и культуры с такой глубокой ясностью, что последующие поколения никогда не перестанут у них учиться.

В области духа IV век привел к исполнению обещаний, которые были даны и начали исполняться еще в V веке или даже в более раннее время. Вместе с тем четвертое столетие все же ознаменовалось крутым поворотом в этой области. Предшествующее столетие шло под знаком совершенствования демократического строя. Сколько бы ни отрицать возможность претворения в жизнь так никогда и не осуществившегося политического идеала демократии (подразумевающего усвоение аристократических норм всеми свободными гражданами), мир именно ей обязан определением того, что называют морально ответственной человеческой личностью. Обновленные Афины IV века не сумели выдвинуть никакой другой доктрины, кроме ставшей уже классической идеи равенства перед законом — «исо-номии», тем более, что духовное благородство эсхиловской эпохи было уже утрачено и претензии народа на равенство со знатью уже не казались слишком дерзкими. Афинское государство как будто совершенно не заметило, что казавшееся ему идеальным общественное устройство, несмотря на материальное превосходство Афин, потерпело во время войны поражение. Спартанская победа повлияла не столько на политическое устройство Афин, сколько на развитие философии и просвещения. Спор со Спартой в духовной области продолжался весь IV век, вплоть до конца самостоятельного существования демократического полиса. Дело не ограничилось вопросом о том, следует ли признать спартанскую победу и изменить политические учреждения Афин. Хотя именно это было первым последствием поражения, но вскоре после государственного переворота, уже через год после окончания войны, «тридцать тиранов» были изгнаны, и демократический строй в Афинах был восстановлен. Однако с реставрацией старой конституции и сопровождавшей ее всеобщей амнистией проблема не была ни снята, ни забыта. Она просто передвинулась из сферы текущей политики в область духовной борьбы за внутреннее возрождение. Спарта, казалось, победила не столько благодаря своей конституции, сколько благодаря чрезвычайно последовательно проводимой системе воспитания. Сила Спарты была в строгости и дисциплине. Да и сама демократия с присущим ей оптимизмом в оценке природных свойств человека, его способности к самостоятельным правильным решениям, считала необходимым уделять много внимания воспитанию.

Это приблизило ее к мысли сделать воспитание архимедовым рычагом, который позволит перевернуть всю политику государства. Это, конечно, не казалось широким народным массам панацеей, но подобная фантазия глубоко проникла в идеологию представителей умственной элиты. В литературе IV века встречаются различные варианты этой идеи, начиная от наивного некритического восхваления спартанского воспитания, вплоть до его решительного отрицания и предложений о замене его иным, более высоким воспитательным идеалом, основанным на новом соотношении индивидуума и общества.

Встречались и такие мыслители, которые не считали идеалом ни чужие идеи, заимствованные у победоносного врага, ни философские утопии местного происхождения. Вместо этого они стремились вернуться к прошлому Афинского государства; при этом, обыкновенно, собственные политические желания выдавались за события исторического прошлого. В большинстве случаев подобные идеи реставрации прошлого носили романтический характер, но при этом нельзя не заметить, что в них присутствовала и вполне реалистическая нота, например, справедливая критика текущей жизни и всех воззрений того времени служила исходным пунктом умозрительных планов переустройства общества. Сутью этих планов были, прежде всего, воспитательные мероприятия, то есть Пайдейя.

В этом столетии взаимосвязь между государством и человеком воспринималась особенно остро. Причина этого лежала не только в понимании того, что крепость государства зиждется на высокой морали граждан. Напротив, многие ясно отдавали себе отчет в том, что вся индивидуальная жизнь граждан обусловлена социальными и политическими причинами. Такой взгляд естественно выработался у народа, обладавшего таким прошлым, какое было у греков. Попытки создать новый тип воспитания, с помощью которого греки хотели укрепить и улучшить свое государство, тоже способствовали осознанию взаимосвязей между человеком и обществом в целом. С этой точки зрения частный характер древнего афинского воспитания казался совершенно неправильным и должен был уступить место общественному воспитанию; при этом само государство совершенно не знало, что для этого следует сделать. Идея общественного воспитания, благодаря тому, что она была принята философией, победила полностью. Закат политической самостоятельности греческих полисов еще больше убедил в правильности этой идеи. Но, как это часто бывает в истории, спасительная мысль пришла слишком поздно. Лишь после катастрофы при Херонее победило понимание того, что Афинское государство должно проникнуться соответствующей его духу идеей Пайдейи*. Памятником этой внутренней реформы является единственная сохранившаяся речь оратора и законодателя Ликурга («Против Леократа»), которая свидетельствует о его стремлении создать правовые условия для регулярного, а не спорадического влияния идей Демосфена на Афинское государство. Великие системы Пайдейи, появившиеся в IV веке до н. э., хотя и возникли в условиях демократического свободомыслия, но выросли уже не на духовной почве афинской демократии. Тяжелое испытание проигранной войны и внутренние проблемы демократии были толчком к развитию мысли; но после того, как мысль возникла, ее нельзя было удерживать в унаследованных формах, и уже недостаточно было ограничиваться только оправданием этих форм. Мысли о способах воспитании шли своим собственным путем, и люди беспрепятственно стали предаваться мечтам об идеальном образовании. Также, как и в религиозной и моральной областях, греческий дух оторвался от действительности в политике и воспитании и создал свой собственный, не зависимый ни от чего внутренний мир.

Движение в сторону новой Пайдейи началось после того, как возник новый и более высокий идеал государства; кончилось же это движение поисками нового Бога. Пайдейя IV века после того, как люди убедились, что земные царства разрушены и валяются в пыли, стала строить свои воздушные замки уже на небесах.

Перенесение центра тяжести с одних жанров литературы на другие ясно показывает конец одной эпохи и начало другой. Характерные для V века трагедия и комедия — по традиции еще продолжают существовать; они даже представлены удивительно большим количеством неплохих авторов. Но мощное дыхание трагедии уже истощилось. Поэзия перестает руководить духовной жизнью. Граждане требуют регулярного повторения пьес мастеров прошлого столетия, и изучение их становится теперь необходимой частью образования. Подобно Гомеру и старым мастерам поэзии, они изучаются в школах и цитируются в речах и трактатах. Иногда постановки этих пьес используют для театральных экспериментов, при которых первоначальное содержание теряет свое значение. Комедия увядает, в основе ее содержания уже не лежат политические проблемы. Мы слишком легко забываем, что поэтических произведений этого времени было очень много, и среди них особенно много комедий. Тысячи таких пьес не дошли до нашего времени. Традиция сохранила только произведения прозаиков — Платона, Ксенофонта, Исократа, Демосфена, Аристотеля и, наряду с ними, много менее значительных авторов. Такой отбор был справедлив, так как творческие достижения нового века действительно сосредоточились на прозе. Духовный перевес прозаических произведений был настолько подавляющим, что, в конце концов, поэтические произведения этого столетия полностью изгладились из памяти потомков. Значительное влияние на них оказала только «новая комедия» — Менандр и его сотоварищи по жанру, творившие во второй половине IV века. Это был последний всплеск греческого поэтического гения, обращавшегося к широкой публике. Однако писатели обращались теперь не ко всему полису, как это делали их великие предшественники (авторы трагедий и «древней комедии»), а только к образованным зрителям, жизнь и идеи которых они отражали. Истинная духовная борьба выражалась не в вежливых беседах героев этих произведений, рассчитанных на утонченных людей. Мы узнаем об этой борьбе из новой философской прозы, направленной на отыскание истины. В ее произведениях Платон и его школа открыли миру смысл размышлений Сократа о цели жизни. Речи Исократа и Демосфена дают нам возможность проникнуть в проблемы, стоявшие перед греческими государствами в этот последний период их существования. В трактатах Аристотеля греческая наука и философия впервые отворяют нам двери своей лаборатории.

Новые формы дают понятие не только о личности авторов. В них представлены великие философские и риторические школы того времени; в этих произведениях рассказывается о влиятельных политических течениях, отражавших стремления различных слоев населения. Духовная жизнь IV века отличается от предшествующего столетия также специфической организацией; она целенаправленна и следует намеченной программе. Литература этого времени отражает противоречивость школ и направлений*. Ученые еще не утратили страстного интереса к жизни, они тем более увлечены наблюдениями всеобщих закономерностей мира, чем теснее их проблемы связаны с текущей жизнью. Общей темой их великих споров было и отношение к Пайдейе. Благодаря этому духовная жизнь эпохи обретает единство в разнообразных своих проявлениях, будь то философия, риторика или наука. Более того, стремятся внести свой вклад в общее дело знатоки домостроительства, военного дела, охоты, равно как и медики, математики, художники. Все они заявляют о воспитательной ценности соответствующих занятий и подкрепляют эти заявления принципиальными доводами. История литературы, которая ограничивается перечислением существовавших форм и стилей, бессильна воспроизвести внутреннее единство этой эпохи. Реальная жизнь IV столетия заключается именно в этой борьбе за истинную Пайдейю. Отражая эту борьбу, которую вели ожесточенно и вдохновенно, литература отражает жизнь. Проза смогла одержать победу над поэзией, соединив воспитательный пафос предшествующей литературной традиции с набирающим силу рационализмом нового времени. Философское творчество сбрасывает, наконец, оковы поэтической формы. Потребностям философии отвечает свободная прозаическая речь; в ней даже готовы видеть новый, более высокий род поэтического творчества.

Все большая концентрация интеллектуальной жизни в закрытых школах, доступных лишь ограниченному числу людей, делала их самым действенным инструментом воспитания человека. Однако, если сравнить все это с прежним временем, когда высокая мораль поддерживалась определенными слоями общества, например, аристократией, а произведения великой поэзии воздействовали на народ в теат pax словами, музыкой, танцами и жестикуляцией, то мы увидим, что теперь вместо такого комплексного воздействия искусства происходит опасное обособление духовной сферы и роковое ослабление ее влияния на жизнь общества в целом. Так бывает всегда, когда поэзия перестает быть решающей формой духовной жизни и главным способом ее отражения, уступая место более рациональным видам творчества. Развитие духовности подчиняется твердым законам, и его нельзя остановить или повернуть назад.

Отсюда следует, что способность объединять народ в единое целое, присущая древней поэтической культуре, нисколько не увеличивается с ростом понимания воспитательной роли искусства и с его усилиями в этом направлении. Наоборот, создается впечатление, что первоначальные жизненные основы (такие, как религия, мораль и «музыка», включавшая у греков также и поэзию) ослабевают, и все меньше и меньше способны питать умы людей, удаляющиеся все дальше и дальше от их формирующего воздействия. Вместо того чтобы черпать из этого чистого источника, люди ищут удовольствие в дешевых заменителях духовной жизни. Те лозунги и идеалы, которые некогда привлекали самые широкие слои населения, продолжают провозглашаться даже еще более красноречиво, но теперь они уже не задерживаются в головах слушателей; их охотно выслушивают, на какое-то мгновение они даже способны опьянить народ; лишь у немногих эти слова доходят до глубины души, но и то в решающий момент их воздействие прекращается. Сейчас легко говорить, что образованные люди должны были преодолеть апатию. Величайший из современников этих событий Платон, который лучше, чем кто-либо другой, видел пути, ведшие к созданию единого общества и государства, на старости лет коснулся причин всеобщей апатии и объяснил, почему оказалось невозможным найти доступные для всех слова12. Несмотря на глубокое различие между философской культурой Платона и тем направлением, представителем которого был его великий оппонент Исократ, считавший, что идеала можно достичь только политическими методами, в вопросе о воспитании цели их были одинаковы. Стремление строить новое общество, основываясь на духовном развитии граждан, никогда не проявлялось сильней, чем в это время. Платон направил свои усилия в первую очередь на воспитание правителей и руководителей народа и только потом занялся вопросом, каким образом эти правители должны добиться единства граждан.

Это смещение отправного пункта, которое можно заметить еще у софистов, отличает новое столетие от предшествующего. Оно указывает на начало новой исторической эпохи*. Именно благодаря такому подходу возникают Академии и другие философские школы. Только таким образом можно понять их замкнутый характер, который в этих условиях становился неизбежным. Трудно сказать, какое влияние греческие философские школы IV века могли бы оказать на дальнейшую жизнь общества, если бы история предоставила больше времени для их «архитектонических» попыток. На деле же влияние этих школ оказалось совсем иным, чем то, на которое они рассчитывали: они стали создателями западноевропейской науки и философии и предшественниками мировой религии — христианства. Именно в этом и было значение IV века до н. э. для мировой культуры. Философия, наука и постоянно находившаяся с ними во вражде риторика оказались теми носителями, которые передали духовное наследство греков остальным народам, как современным, так и более поздним. Им мы должны быть в первую очередь благодарны за то, что они сохранили греческое наследие.

Ученые IV века передали потомкам это наследие в том виде и с теми обоснованиями, которые возникали у них в борьбе за Пайдейю, а это значит, что они передали всю совокупность греческой культуры и образования. Таким путем Эллада добилась духовной победы в мире. Если с точки зрения греческого национализма и может иногда показаться, что цена за всемирную славу была слишком высокой, то при этом не следует забывать, что греческую государственность погубила вовсе не культура. Наоборот, философия, наука и риторика были той единственной формой, в которой только и могла сохраниться бессмертная сущность греческого народа. Все это накладывает глубокую трагическую тень на весь IV век. Но вместе с тем, на этом столетии лежит отблеск провиденциального значения эллинов в истории человечества, по сравнению с которым земная судьба этого избранного народа покажется лишь кратким мгновением сравнительно с громадным периодом жизни его творческого наследия.

См. также:

В. Йегер. Сократ // Пайдейя. Т. I

В. Йегер. Драма Эсхила // Пайдейя. Т. I. Кн. 2

Книги ГЛК