Андре Скобельцин. Игра отражений... // Нарцисс, или мастерская взгляда

Игра отражений, где просле​живается аналогия форм между зданиями
и материальными объектами одной и той же культуры

Гаррис и Теодора в мастерской Теодоры.

Гаррис (читает текст): «Священным зданиям древних греков, расположенным на открытом пространстве, омываемым солнечным светом, выстроенным из каменных блоков весом в несколько центнеров каждый, нет никакой нужды подчиняться правилам построения и формальным принципам, определяющим роспись керамических ваз, которыми люди пользовались тогда, чтобы разбавлять и пить вино, украшать залы или хранить приношения мертвым. При видимом отсутствии технических и утилитарных соображений для этого прослеживается, однако, определенная аналогия между этими двумя категориями объектов. Как храм — здание, стоящее особняком от прочих, автономное существо, гордо выставляющее напоказ силы, потраченные на его возведение (мы скажем даже, образование), так и заза представляется нам телом, озабоченным своим собственным совершенством.

И подобно храму, чьи фасады увенчаны фронтонами, ваза чаше всего подчиняется симметричному расположению, и наиболее важные из представленных на ней фигурных сцен выписаны именно на двух ее основных сторонах. Как храм состоит из умело согласованного сочетания раз и навсегда установленных элементов, так и ваза представлена определенным количеством ярко выраженных частей: ножка, тулово, горлышко, ручки. Эти части в отношениях между собой также подчиняются правилам пропорции, моденатуры и орнаментации.

Наконец, рисунок на вазе (как и декор, украшающий храм) состоит из чередующихся, тщательно выработанных орнаментов и фигурных сцен, эффектных и свободно скомпонованных. Гораздо более любопытно, что при сравнении используемых в вазописи и архитектуре моденатур выявляется ряд аналогий: так, поперечное сечение дорической капители воспроизводит очертания иных кубков. Профиль базы ионической и коринфской колонн, а также карнизов, венчающих здания, практически целиком перенесены в членение кривых и обратных кривых, встречающихся во многих сосудах из обожженной глины. Волюты ионической капители копируют изгибы ручек некоторых кратеров. Таким образом, священные здания и глиняная посуда повторяют друг друга в том, что касается частностей формы. Скажем смелее: в какой-то степени они отражают друг друга. Данный феномен отражения находится в истоках того, что обычно именуют стилем. Именно последний создает единство различных произведений одной культуры».

Теодора. И тогда, когда эти отражения уже в нас не отражены, нас охватывает великое одиночество.

Гаррис (продолжая чтение). «Рассмотрим кратер работы Эвфрония (внизу), в котором на встречах друзей вино смешивали с водой. Это — штучное произведение, отличающееся от прочих ваз своего времени как рисунком, так и элементами моденатуры. Однако данная самодостаточность ничуть не мешает ему принадлежать к разряду ваз, точнее к виду чашевидных кратеров, характерные отличия которых составляют широкое декорированное горлышко, тулово с двойным изгибом и две расположенные с боков ручки, крепящиеся горизонтально на уровне точки перегиба профиля тулова. Эта разновидность кратерных чаш отличается от колоколовидных кратеров, лекифов, гидрий с тремя ручками, куда наливали воду, амфор, подносимых победителям Олимпийских игр, лутрофоров, кубков, канфаров — словом, любых сосудов, каждый из которых наделен ярко выраженными внешними признаками.

В Древней Греции строго различали сосуды повседневные, будничные, и сосуды праздничные (на ум приходит невольно сравнение между рабами и свободнорожденными). Праздничные сосуды также четко подразделялись на определенное количество однородных групп.

Такой образ действий свидетельствует о любопытном тропизме, чисто греческом, — изобретать образцы, виды и подвиды по поводу всякого предмета, неважно какого. Охваченные этим тропизмом, древние греки создали архитектурные «порядки» — ордера, — являющиеся одной из великолепнейших кодификаций, когда-либо имевших место. Кроме того, они позаботились создать систему спортивных соревнований, театральных представлений; им нравилось раскладывать по полочкам различные виды власти — монархию, олигархию, аристократию и т. д. В значительной своей части древнегреческая философия, начиная с учения Демокрита об атомах и кончая грандиозными классификациями Аристотеля, вызвана желанием расчленить действительность на ограниченное количество тщательно описанных существ либо элементарных категорий.

Организация керамического производства показывает нам, что древнегреческий тропизм, раскладывающий по полочкам и классифицирующий, не был уделом избранных и что ремесленник не менее, чем философ, ощущал в нем потребность.

Подобно другим древнегреческим сосудам, кратер работы Эвфрония состоит из частей с четко выраженными условными характеристиками. Роспись на вазе подчиняется тем же правилам; она состоит из общепринятых сюжетных сцен и шаблонных мотивов, тонко сочетающихся друг с другом.

Приглядимся к фризу, обозначающему землю, на которой ожесточенно схватились две большие фигуры Геракла и Антея. Данный фриз прибегает к условному мотиву пальметты и лотоса, встречающемуся на многих вазах того же вида; однако здесь он имеет свое собственное выражение. Так, «земной» фриз отличается от другого, обрамляющего сцену на уровне «неба»: «земной» фриз более плотный, более широкий, с замедленным ритмом. Продольная ось симметрии отмечает нечто вроде линии земли на уровне самого широкого места тулова вазы; ободок, ограничивающий фриз в верхней части, толще, чем расположенный в нижней части, и все эти небольшие вариации, уводящие от основной модели, позволяют ему с твердостью и изяществом выдерживать два огромных борющихся тела, попирающих его.

Данный обычай компоновать части сосуда и детали покрывающей его росписи из общепринятых, тщательно подобранных элементов, как нельзя лучше отражает то, как древние греки понимали архитектуру, тело и саму организацию их города.

Подобное согласование, подобное бесконечное отражение одного в другом, без сомнения, призвано было облегчить работу художников».

Теодора (смущенно). Если бы сегодня я захотела вылепить греческую вазу, я оказалась бы одна, среди пустыни, и каждое движение требовало бы у меня невероятных усилий.

Гаррис. «Сравним теперь этот глиняный сосуд и итальянский алюминиевый кофейник, какой можно найти сегодня в любом европейском магазине бытовой техники».

Теодора. Если не возражаешь, я бы хотела сначала сварить кофе в кофейнике, о котором будет идти речь.

Она выходит из комнаты и вскоре возвращается с подносом, на котором стоит дымящийся кофейник и две чашки. Ставит поднос перед Гаррисом.

Теодора. Греческие вазы вырастают из горлышка. Они гордятся тем, что их предназначали для торжеств. Напротив, кофейник — всего лишь славный маленький робот, лишенный героизма, который, однако, варит кофе и справляется со своим делом хорошо.

Наливают себе кофе.

Гаррис (принимается за чтение). «В противоположность кратеру работы Эвфрония, наш современный кофейник не идентифицируется ни с какой опознаваемой группой или подгруппой, за исключением практически неисчерпаемой армии объектов современного дизайна. Воспроизведенный в миллионах штук, он ничем не отличается от себе подобных и не пытается вызвать у нас восхищение собою. Для конкретного современного «организма», этого эффективного и скромного механизма, гораздо важнее другое, а именно, его функция (которую он выполняет безупречно), его услуги, которые он может предложить потребителю.

Без носика и ручки (которые одни только и говорят о его назначении), набросок кофейника легко можно принять за изображение механической веялки, бункера или водокачки. Наш прибор состоит из определенного количества частей, однако все они странным образом схожи между собою. На пирамидальной крышке расположена черная пирамидальная шишечка. В свою очередь, крышка располагается на вместилище кофе, плотно, грань к грани, прилегая к нему. Десятигранная верхняя часть кофейника отделена от нижней более узким цилиндром, который состыкован пустым швом в месте соединения двух элементов.

Также предохранительный колпак из латуни по-своему воспроизводит многоугольный план кофейника...»

Теодора берет с подноса кофейник, поворачивает его в разные стороны и долго рассматривает, как неизвестное доселе животное.

Гаррис (продолжает чтение). «Расширим наше поле зрения, включив в него дом, стоящий рядом с нашим, самый обыкновенный утюг и грузовичок с соседней стоянки. И кофейник, и эти три современных нам предмета состоят из абстрактных объемов, наслаивающихся друг на друга.

Основная часть утюга отделена от его серого металлического основания красной полоской; само же основание разделено на два горизонтальных слоя полым швом.

У грузовика на уровне его амортизатора, спереди и сзади мы также находим нечто вроде серого основания, на котором располагаются два слоя листового эмалированного железа, разделенных неким подобием пустого шва. Офис представляет собой нагромождение однородных элементов, с бетонными поясными карнизами по бокам, выкрашенными в серый и бежевый цвета и перемежающимися со сплошными рядами окон.

Если почти все современные нам предметы скрывают секрет своего создания, придавая обтекаемую форму прилегающим друг к другу геометрическим формам целого, из этого следует, что сама композиция (или декомпозиция), ее эстетика отвечает современному мировоззрению и мироощущению, то есть фактически отражает наше мышление».

Без носика и ручки (которые одни только и говорят о его назначении), набросок кофейника легко можно принять за изображение механической веялки, бункера или водокачки. Наш прибор состоит из определенного количества частей, однако все они странным образом схожи между собою. На пирамидальной крышке расположена черная пирамидальная шишечка. В свою очередь, крышка располагается на вместилище кофе, плотно, грань к грани, прилегая к нему. Десятигранная верхняя часть кофейника отделена от нижней более узким цилиндром, который состыкован пустым швом в месте соединения двух элементов.

Также предохранительный колпак из латуни по-своему воспроизводит многоугольный план кофейника...»

Теодора берет с подноса кофейник, поворачивает его в разные стороны и долго рассматривает, как неизвестное доселе животное.

Гаррис (продолжает чтение). «Расширим наше поле зрения, включив в него дом, стоящий рядом с нашим, самый обыкновенный утюг и грузовичок с соседней стоянки. И кофейник, и эти три современных нам предмета состоят из абстрактных объемов, наслаивающихся друг на друга. Основная часть утюга отделена от его серого металлического основания красной полоской; само же основание разделено на два горизонтальных слоя полым швом.

У грузовика на уровне его амортизатора, спереди и сзади мы также находим нечто вроде серого основания, на котором располагаются два слоя листового эмалированного железа, разделенных неким подобием пустого шва. Офис представляет собой нагромождение однородных элементов, с бетонными поясными карнизами по бокам, выкрашенными в серый и бежевый цвета и перемежающимися со сплошными рядами окон.

Если почти все современные нам предметы скрывают секрет своего создания, придавая обтекаемую форму прилегающим друг к другу геометрическим формам целого, из этого следует, что сама композиция (или декомпозиция), ее эстетика отвечает современному мировоззрению и мироощущению, то есть фактически отражает наше мышление».

Теодора. Выражение «наше мышление» мне не очень нравится.

Гаррис (мрачно). Есть то, что можно увидеть, вроде нашего кофейника или здания, о котором мы говорим... Но есть и недоступное взгляду — построения разума, которые мы непроизвольно пытаемся понять по аналогии с видимым.

Теодора. О, да, построения в духе современного дизайна, с относительными плоскостями, сферами влияния, делениями, подразделениями и перегородками то здесь, то там... Гладкие концепции и пустые швы.

Гаррис. Ты чрезмерно упрощаешь вещи. Мысль, оперирующая абстрактными понятиями, крайне плодотворно работает в науке и технике. Не говоря уже о том, что это и наша мысль, наш разум, твой и мой.

Теодора. Ты прав.

(После паузы.) Интересно, как люди додумались до такой тривиальной, упрощающей мысли о том, что вещи — всего лишь вещи.

Поднимается и смотрит на свою руку.

Рука — не просто рука. До нее были обезьянья лапа и рыбий плавник. В каждом кусочке плоти, в ядре любой клетки заложен закрученный двойной спиралью код человека, которому рука принадлежит, как микрокосм отдельно взятого существа.

Гаррис. Совершено верно. Так же и материальный предмет: чуть-чуть усложненный, наделенный определенной значимостью, он содержит в себе нечто вроде генетического кода культуры, которую он пропагандирует. Может быть, это и есть одна из первичных функций эстетически значимых материальных предметов, таких как кратер или кофейник, — умножать и распространять до бесконечности этот код, эту сумму принципов порядка и основополагающих аксиом, то, что создает монолитность культуры и отражает общество, породившее ее.

О книге: Андре Скобельцин. Нарцисс, или мастерская взгляда

Андре Скобельцин. Вступление // Нарцисс, или мастерская взгляда