Е. С. Дружинина (Шервинская). Добрый гений старковского парка
Анна Михайловна и Василий Дмитриевич сидели, откинувшись в креслах на палубе. Корабль качало. Ветер с моря не приносил им облегчения, они оба тяжело страдали от морской болезни.
— Васенька, ангел мой, Геня! (так называли они своего старшего сына). Смотри, Геня у самого борта, он же может упасть!
Василий Дмитриевич бессильно махнул рукой.
— Бог милостив, Аннушка.
И Бог был милостив к Евгению. Он вырос, стал известным архитектором, прекрасным пейзажистом, тонко чувствующим гармонию в рельефе и разнообразии растительного мира.
Достаточно закрыть глаза и оказаться в старковском парке среди монументальных куп деревьев, аллей и лужаек. И вдруг повеет пармскими фиалками, запах которых преследовал меня в годы, когда в очередной раз было отнято у Шервинских любимое имение Старки.
— Вы должны помнить Евгения Васильевича, расскажите о нем, напишите!
— Но я же была совсем маленькая. Но что-то я помню. Конечно, помню! Вот и сейчас вдруг увидела открытое окно на первом этаже московского дома № 8 в Померанцевом переулке, а на нем лежит толстенькая розовато-палевая собачонка Фруся — любимица Евгения Васильевича, и приветливо машет хвостом каждый раз, когда мы с няней идем по переулку. Тогда мне было года 3, а постарше я помню этого красивого человека, с прямыми чертами лица, среднего роста, подтянутого и приветливого.
Я люблю фотографию Евгения Васильевича в профиль за мольбертом на каменной террасе с чугунными решетками, украшенными металлическими медальонами, выбранными по рекомендации Евгения Васильевича. Он пишет натюрморт и держит в руке палитру. Он совершенно спокоен, молод, красив.
Сохранились другие фотографии: Евгений на огороде с огромной тыквой в руках — достижение года, и еще совсем молодой, в студенческой форме, рядом со своим воспитателем.
Помню, как он вбегал к нам на второй этаж московского дома и мы с младшим двоюродным братом повисали на нем, тогда он падал на спину и «сдавался». То было сладкое чувство победы. И он постоянно доставлял его нам. А дни рождения?
Еще закрыты тяжелые бархатные занавески, чуть проникает полоска света, она освещает что-то неопределенное, но фантастически притягательное, — в этом неоформленном предмете уже угадывается подарок дяди Гени, — самый ценный для детского сознания!
Но однажды ранним утром подарка не оказалось. Нас уже повели гулять в сад или кататься на замерзшей луже и играть с Тобиком. Вдруг растворилась калитка, боковая, (через арку подворотни в ту пору никогда не ходили, над ней, кстати, сохранилась дата постройки нашего дома: 1812 г.) И появился дядя Геня, неся два желанных свертка, так как нас было двое: Анюта — старшая и я — младшая Катя. У дяди Гени и у папы (Сергея Васильевича) было заведено поздравлять обеих сестер в день рождения. Папа еще ухитрялся найти два одинаковых подарка разного размера. Тот, что покрупнее — новорожденной.
В Померанцевом переулке (бывшем Троицком) Василий Дмитриевич и Анна Михайловна с семьей жили на втором этаже. У Василия Дмитриевича в светлой застекленной комнате, очень просторной, был обширный зимний сад, выходящий на балкон. Светлая часть отделялась от темной просто большим проемом без дверей. В темной части располагался кабинет деда, украшенный по углам кафельными печами темно-зеленого цвета. Этот зимний сад был, конечно, делом рук Евгения Васильевича.
Если посмотреть с балкона вниз, то налево, на возвышении росла буйно цветущая весной верба, спускающая свои красные ветви до земли, а осенью ее сменял ярко-желтый боярышник, покрытый красными ягодами, очень сладкими, из-за которых мы с подружкой Ниной опоздали однажды в школу. Помню, что справа, поглубже, росла редкого сорта поздняя черемуха с очень мелкими кисточками цветов, очень духовитых, ранняя розовая жимолость и много-много подснежников (пролесков). Бывало, девочки из моего класса просились к нам в сад, чтобы унести в свои унылые дворы хоть чуть-чуть живых цветущих растений. Дворовый московский сад был тоже посажен Евгением Васильевичем.
Днем мы видели дядю Геню редко, но я знала, где можно было его застать рано утром и даже за ним подглядывать. В деревянном заборе, отделявшим задний двор с гаражами, были щелки. А за забором было что-то райское — это были грядки дяди Гени. Кстати, когда моя мама (Елена Владимировна) учила меня заниматься садом или огородом, она всегда повторяла: «Делай так, как учил дядя Геня» или «Меня так учил Евгений Васильевич». И надо было следовать его указаниям беспрекословно.
Через щелки пахло свежестью, пахло Старками. Там рос необыкновенно зеленый салат, ранние цветы и ландыши в капельках, только что политые дядей Геней.
Это был еще только кусочек рая, скорее, намек, а настоящий рай был в Старках.
— Ты понимаешь, что живешь в раю? — спрашивала меня моя крестная, когда приезжала в Старки.
Думаю, что тогда я еще этого не понимала, а просто растворялась в этой благодати.
— Девочки, девочки! — раздавался вдруг голос дяди Гени. — Бегите скорее, уже пора, они сейчас начнут открываться!
— Кто, кто?
— Да лилии же! Они ведь открываются, когда спускается солнце.
И вот мы стоим у грядки завороженные и молчим, боясь их спугнуть. Медленно двинулся первый лепесток, за ним — другой, сердце начинает биться, (вы не поверите, но сейчас, пока я пишу, сердце тоже забилось!), и вдруг… мгновение, и цветок раскрылся во всей своей неповторимости!
Далее:
Е.С. Дружинина (Шервинская) Бессмертие. Из истории семьи Шервинских. ГЛК, 2013
Главы из книги:
С. В. Шервинский «Образование и деятельность». Из автобиографии
Е.С. Дружинина (Шервинская) «Шарады»
Детские рисунки Анны и Екатерины Шервинских и акварель Сергея Шервинского
«Александр Сергеевич Кочетков» (отрывок)
М.Л. Гаспаров «К книге С. В. Шервинского»
С.В. Шервинский «Анне Ахматовой»
Е.С. Дружинина (Шервинская) «Домашние игры. Цветы и лепестки»
Акварели Ирины Евгеньевны Шервинской (1914-2005)
О книгах Греко-латинского кабинета:
rus
eng